— Увы. Пробовал как-то, да неудачно… говорят, слишком тяжелый для полета.
— А крылья тогда зачем?
Себастьян подумал и ответил.
— Зимой вместо плаща можно… или вот, когда подстрелить хотят… пару раз спасали.
— Удобно.
— А то… — он поймал языком снежинку. Сладкая. — Там-то все было куда как тяжелей. Некая девица, имевшая богатого любовника, решила за этого самого любовника замуж выйти. Но сперва, само собой, надо было от жены его избавиться. Он-то все врал, что чахоточная супруга, того и гляди отойдет, и потому ни развестись, ни бросить ее не может. Жалеет… вот она и заказала один обрядец. На крови, между прочим…
…комнаты, некогда роскошные. Мухи.
Жирные.
Мясные. Они залепили не только потолок, но стены и окна, и пол. И даже не пытались взлететь, когда по живому этому ковру пошли люди. Хрустели под ногами мушиные тела. И рой лишь гудел беспокойно, но…
— …только женщина та оказалась весьма… набожной, — Себастьян щелкнул пальцами. — Так мне потом ведьмак наш объяснил. Сказал, что проклятье — вещь такая, не за каждого зацепиться способна… и вот когда не выходит, оно откатом и возвращается.
Чернота.
Удушающая. Уродливая.
И женщина, застывшая перед зеркалом с ножом в руках. Она была жива. Она смеялась и чувствовала себя совершенно счастливой.
Баночки и скляночки.
Фиалы с духами и притираниями. Едкий запах крови.
Пятна рвоты на шелковом пеньюаре.
Пеньюар она не тронула, но руки изрезала.
— Посмотрите, — она повернулась к Себастьяну, и тот с трудом удержался, чтобы не отшатнуться. Разрисованное порезами лицо женщины было отвратительно. Рот-расщелина. Содранная со скул кожа. Срезанные брови. Раскуроченный нос. — Разве я не красавица?
Позже сказали, что она чудом осталась жива.
…было расследование.