Пожалуй, из тех темных, о которых и ведьмаковские книги пишут с немалою опаской. Длинношеея, с хребтом вытянутым, с ребрами, что виноградными лозами из этого хребта вырастали, переплетались меж собой, шестилапая, тварь была уродлива.
Многоглазая голова ее с трудом держалась на хворостине шеи.
Но пасть она раззявила широко, дабы видны были клыки.
— Дай! — потребовала она, дыхнув на Зигфрида воплощенным страхом. И пожалуй, будь он обыкновенным некромантом, этого хватило бы, чтобы остановить.
Ненадолго.
Но ей бы хватило и малости. Призрачные клыки твари способны были впиться в плоть, выдрать горло, выпуская темный кровяной поток.
Только Зигфрид не был обычным.
Он отступил.
И снял с пояса плеть. Плел ее еще когда-то батюшка, из колдовкиных волос и плетей безвременника, который кличут нечистой травой, потому как растет он исключительно на могилах самоубийц. Плеть змеей скользнула в руку, и тьма отшатнулась.
Кровь.
И правильный заговор. И еще кое-что, не совсем законное и в те времена, когда батюшка был в самой силе, а ныне и вовсе запретное.
Тьма отшатнулась.
А вот тварь не сочла плеть тем оружием, которого стоило опасаться. Клацнув зубами, она взвыла и кинулась на человека.
…такого теплого.
…сладкого.
…живого.
И беззащитного. И тем обидней было, когда человек, отступив в сторонку, просто перетянул тварь по хребту чем-то горячим.
— Не шали, — велел Зигфрид, захлестнув плеть вокруг тонкой шеи. — Будешь дергаться, голову оторву, а это нам обоим добавит ненужной работы.
Тварь скребла когтями, оставляя в камне глубокие борозды. Все-таки интересно, как это у призраков получается, будучи нематериальными, действовать в тварном мире?
Зигфрид кивнул сам себе. Тема была интересной и, пожалуй, стоила работы. А если так, то упокаивать тварь пока нельзя. Пригодится.