Жрец.
Князь с перевязанной головой. Она не успела ни осмотреться, ни удивиться, ни даже сказать, что принадлежит другому богу… жертвенный нож. Кровь в чаше… книга.
Запись.
И перо, которое с трудом получается удержать в руке. Тяжелый перстень. И князь, который вдруг становится серьезен:
— Я не уверен, что у нас что-то да выйдет, но попробовать стоит, верно?
И Катарина соглашается.
Впрочем, для нее все происходящее до отвращения нереально. Это уже позже, оказавшись на квартире князя, она вдруг осознает, что произошло.
И испугается.
И даже подумает, что, если сбежать, то…
И сама себя осадит: побег в ее случае — глупость неимоверная. Куда? И главное, зачем?
— Полагаю, — князь указал на кровать, — вам стоит отдохнуть, а мне написать покаянное…
— Помочь?
— Писать? Нет, справлюсь… отдыхайте. Завтра начнется… или нет. У меня с политикой всегда туговато было… главное, Катарина, помни, мы в любом случае выиграли.
— Что?
— Хотя бы жизнь. Это уже много, согласитесь?
Катарина согласилась.
Потом было…
Что-то да было. Она почти не выходила из этой темной чужой квартиры, которую опасалась обживать. И хозяйка ее, злоязыкая женщина, все повторяла, что чем дольше Катарина прячется, тем более диковинные слухи плодит.
К этой хозяйке приходили гости.
То есть, не к ней, ибо хозяйка не стеснялась говорить, что думает, и гости уходили. А Катарина покидала свое убежище наверху.