Мэб едва заметно поморщилась. Для успокоения, конечно. А вовсе не для того, чтобы спокойно, не оглядываясь на прессу и защитниц вот такого рода заключенных — тридцатые годы были временем настоящей эпидемии «сумасшествия» и тысячи женщин мужья отправляли с глаз долой в клиники. А еще можно было, не заботясь о репутации, изучать загадочный недуг, противоречащий всему, что было известно о магии.
Будь это любовно-приключенческий роман, вроде тех, что любила читать Анемона, и Марто закрыли бы в клинике, чтобы исследовать способ передачи магических способностей. По счастью, в реальной жизни в этом не было смысла. Это как вскрывать кому-то голову чтобы понять, как это он умеет так рисовать.
— И каков был вердикт?
— Чаропатия, к сожалению, оказалась неизлечима, — печально улыбнулся доктор Блэк. — Как неизлечима и до сих пор. Мощные магические силы так разрушительно действуют на мозг, что последствия оказываются необратимы.
Мэб сделала последнюю пометку и сложила листы пополам.
— Что ж, доктор, спасибо. Полагаю, пример выйдет очень поучительный.
Блэк поднес ее руку к губам и поцеловал, и это прикосновение вызвало во всем теле протестующую дрожь. А еще — знакомую, тянущую боль вожделения. Мэб посмотрела на часы. Нужно как можно скорее вернуться домой и… Краска прилила к щекам, когда воображение нарисовало картины, одна развратнее другой. О, небеса всемогущие! О чем ты думаешь, Мэб Дерован!
Мэб скомкала прощание с удивленным доктором — он, кажется, начал на нее посматривать особенным, профессиональным взглядом — и выскочила на улицу.
Доктор Кьюкор встретил Реджинальда с распростертыми объятьями и парой мензурок «особой желтой» — напитка, которым в колледже де Линси новичком неизменно проверяли «на вшивость». Пришлось терпеливо кивать, брать одну из мензурок и опрокидывать в себя полное перца и имбиря пойло. Реджинальд умудрился не закашляться, хотя слезы брызнули из глаз — «особая» была на порядок крепче, чем делали студенты — и получил одобрительный удар по плечу. Доктор выпил свою порцию и наконец пожал руку. Этот социальный ритуал в де Линси не считали столь уж особенным.
— Рад встретить товарища-алюмни, — Кьюкор активировал плитку под чайником, и спустя пару мгновений в кабинете запахло кофе. Это был второй любимый напиток в колледже: его студенты часто не спали допоздна со своими занятиями и экспериментами. — Криминалистика, или, может быть, медицина?
— Артефакторика, — качнул головой Реджинальд. — Преподаю в Абартоне с самого выпуска.
— Заменили старика Барнса? — улыбнулся Кьюкор. — Признаться, когда я учился, все мы ждали со дня на день его выхода на пенсию.
— Многие все еще ждут, — усмехнулся Реджинальд. — Сейчас он работает только с дипломниками.
— Господи, да сколько ж ему?! Девяносто, не меньше! — восхищенно присвистнул Кьюкор и разлил кофе. Устроившись в кресле для посетителей рядом с Реджинальдом, он продолжил. — Насколько я понял, вы заинтересовались аппаратом Маршана? Наметились перспективы его использования в артефакторике?
— А собственно, чем черт не шутит? — улыбнулся Реджинальд. — Но нет, пока это интерес частного порядка. Я до сих пор стараюсь следить за новинками. Видите ли…
Говорить правду было нельзя, однако, требовалось как-то объяснить свой интерес к столь специфическому прибору. В конце концов Реджинальд решил сказать немного того, немного сего, чуть приврать, чуть приукрасить и самая толика правды напоследок.
— Кто-то использовал на территории склянку с зельем, оно улетучилось, вроде бы без видимых последствий. Студенческая шалость. Однако…
— Вы хотите быть уверены, что оно не принесет вреда, — понимающе кивнул Кьюкор. — И что стандартные тесты?
— Показывают следы зелья на стенках, но не его состав, — развел руками Реджинальд.
— Высшее, стало быть… Не часто среди студентов попадаются шутники, способные сварить высшее зелье.