Во имя Абартона

От мыслей о подарке тетушки Мэб перешла к дару кузины Анемоны. Шкатулку-сундук она до сих пор так и не разобрала, даже не представляла, что там может храниться, но книгу помнила. Извиняться глупо, но всегда можно подкупить человека. Сама эта мысль была, конечно, глупой, но отказываться от идеи Мэб не стала. В конце концов, почему бы не отдать Реджинальду «Зеркало», если уж сам ректор на этом настаивал. Во всем университете не было второго артефактора такого уровня, и всем прочим коллегам Эншо книга едва ли принесла бы ощутимую пользу.

Приняв это решение — языке, впрочем, осталась неприятная горечь, ведь это была не больше, чем попытка подкупа — Мэб сменила направление и западной аллеей быстро пошла к музейному зданию. В нескольких шагах от дверей она замедлила шаги.

Замок был даже не вскрыт, грубо, с мясом вырван, дерево пошло трещинами, ощетинилось острыми щепами. Мэб коснулась ручки, натертой за две сотни лет прикосновениями тысяч рук, а потом сделала шаг назад и послала легкое поисковое заклинание. Если в здании кто-то есть, он даже щекотки не почувствует. Ответом ей был тихий, горький, очень узнаваемый плач.

— Лили!

Раздумывать дальше Мэб не стала. Рванув на себя дверь, она вбежала в холл и сразу же наткнулась на Лили Шоу, сидящую посреди ужасающего разгрома. Повсюду были осколки — от витрин, от ламп, от некоторых стеклянных артефактов, редких, ценных, и потому только выставленных здесь, в экспозиции. Вперемешку со стеклом пол усыпали куски дерева, обрывки бумаги, книжные страницы, вырванные с мясом, лоскутки холста. Портрет одного из основателей Университета — лорда Бэлсоума был разодран в клочья и, могла поклясться Мэб, когтями. Если в музее не бесчинствовала обезумевшая хищная птица, что едва ли, можно было сказать с уверенностью, что беспорядок учинили маги. Чтобы успокоиться, Мэб перебрала в памяти все заклинания, дающий подобный эффект, потом еще раз бросила «следилку» и убедившись, что кроме них с Лили в здании никого нет, сделала несколько шагов. Под ногами хрустело стекло.

— Лили, милая, — тихо позвала Мэб. — Дорогая, поднимись, пожалуйста.

Девушка подняла на Мэб заплаканное, все в красных пятнах лицо, а потом вдруг подскочила и бросилась женщине на шею. Ее худенькое тело сотряслось в беззвучных рыданиях.

— Полно, полно, милая, — Мэб неловко погладила девушку по спине. Никогда у нее не получалось утешать студенток, и нельзя было не позавидовать умению Реджинальда. — Вот что, дорогая. Давай мы уйдем отсюда. Пойдем ко мне, мы с профессором Эншо напоим тебя чаем, с ромашкой, как тебе такая идея?

Лили лишь зарыдала еще громче. Скрипнула дверь, за спиной Мэб послышалось удивленное аханье, а потом голос, хранящий знакомые насмешливые нотки, спросил:

— У вас все в порядке, профессор Дерован?

Мэб обернулась и мрачно посмотрела на Миро. За спиной его маячили еще трое или четверо студентов Королевского Колледжа. Пришли взглянуть на плоды рук своих? Но зачем им учинять такое в музее?

— Приведите ректора. И начальника университетской полиции, — распорядилась Мэб. — И принесите стул.

Студенты немедленно бросились исполнять ее приказ: Миро вытащил из бокового коридора табурет, на котором должен был сидеть музейный смотритель — на памяти Мэб никого не было на этой должности — а кто-то из его однокурсников побежал в сторону профессорской. Мэб усадила Лили, осторожно присела на корточки и постаралась заглянуть в покрасневшие глаза.

— Что тут произошло?

— Это не я! — пролепетала испуганная девушка.

— Я не обвиняю тебя.

Миро фыркнул. Мэб поднялась и обернулась через плечо. Юнец стоял, скрестив руки на груди, и с вызывающим видом оглядывал разгромленную залу. Мог он устроить это?

Студенты Королевского Колледжа славились своими злыми, бессмысленными, подчас опасными шутками. Для них не существовало запретов и преград, правил и соображений здравого смысла. За те годы, что сама Мэб училась здесь, всякое случалось. Иные проказы были безобидны, иные — опасны. За спинами этих юнцов колыхались могучие тени: отцы, деды, дяди; знатные лорды, занимающие посты в правительстве и кресла в Парламенте. Им ничего не грозило ни за соблазнение юной девушки, еще не достигнувшей совершеннолетия, ни за разгром музея.

— Что вы на меня так смотрите? — мрачно поинтересовался Миро. В голосе его прорезалась наглость, которой прежде Мэб не слышала. Он прогуливал лекции, списывал на тестах и контрольных, но всегда уважал ее. Они были равны. Дерованы были даже знатнее и уж точно древнее, и это заставляло уважать профессора, если уж ее статус не имел значения. Так откуда эта наглость? — Вам наскучил увалень-Эншо? Решили попробовать кого помоложе?

Сплетня резанула. Мэб дернулась, но быстро пришла в себя. Миро терпеть не может Реджинальда — как и любого другого профессора, заставляющего сдавать экзамены и не прощающего хвосты и прогулы. Он просто сочинил пикантную и с его точки зрения оскорбительную историю. И нельзя ни словом, ни жестом, ни взглядом ее подтверждать.