— Но…
— Цыц! — шепотом прикрикнул на меня Верховский и с трудом придав голосу спокойный тон переключился на начавшего подавать признаки жизни сенса:
— Вернись на десять часов назад. Ты рядом с Андреем. Посмотри направо, теперь налево. Что ты видишь?
Номер Четыре молчал. Вернее, он честно скашивал глаза направо и налево, видно было, как дергается его кадык, как кривится в напряжении рот, пытаясь что-то произнести, но ни единого слова не сорвалось с его губ.
— М-м-мы-ы… — наконец выдавил из себя Номер Четыре.
— Еще стимулятор. Быстрее… — приказал Верховский.
— Константин Аркадьевич, не выдержит он больше! — тихо, но решительно возмутился санитар.
— Коли! — хрипло завопил Верховский.
Санитар быстро вогнал в предплечье сенсу вторую ампулу. После чего парень затрясся, изо рта пошла пена и, изогнувшись всем телом, он окончательно потерял сознание. Санитар проворно сорвал электроды, одним выверенным движением расчехлил спрятанное у стены инвалидное кресло, и, усадив в него беднягу, коротко бросил мне:
— Сеанс закончен.
Верховский, шаркая ногами, словно старик, отошел к стене и тяжело опустился в кресло. Сеанс вымотал доктора едва ли не больше, чем его подопечного. Пару минут я тоже приходила в себя, а потом бросилась звонить Шефу.
Полковник выслушал мой сбивчивый доклад молча, лишь буркнул в конце короткое «возвращайся». Чувствовалась, что он не доволен.
Убрав смартфон в карман, я подошла к Верховскому и попросила переслать запись сеанса ко мне в контору. Не знаю, понял ли меня доктор. Он окинул меня безумным взглядом и неожиданно схватил за руку.
— Его надо обязательно найти, понимаете… Вы не представляете, насколько он ценен, — бормотал Верховский словно в бреду. — Найдите его, я верю вам, именно вам, обязательно найдите его. Только сразу сообщите мне! Больше никому, только мне! Они же его уничтожат…
Ну вот, и где остался Егор со своим советом одеться посексуальнее? В луже, вестимо. Не до фривольностей сейчас нашему ловеласу. Ох, не до фривольностей.
Верховский цеплялся за мои руки, умоляюще заглядывая в глаза. И вдруг, словно застеснявшись своего внезапного порыва, резко отпустил меня, рухнул в кресло и застыл, закрыв лицо руками.
Что я могла ему ответить? Казенное «это моя работа» и «я сделаю все возможное»?
— Я постараюсь, — произнесла я.
Доктор вяло кивнул, поднялся, но уходить не торопился и смотрел на меня, словно хотел что-то еще сказать. И почему у меня уже не в первый раз создается впечатление, что все хотят мне что-то сказать?
Всю обратную дорогу я находилась под впечатлением сеанса. Размышляла обо всем сразу и ни о чем конкретно. И внезапно пришло понимание. Вода на лице — это слезы, которые душили Андрея. Поэтому Номер Четыре и показывал на горло. И сердце щемило отнюдь не реальной, физической болью, это ныла и страдала израненная душа. По-женски мне было жаль Андрея, оплакивающего свою возлюбленную. Мне были близки его порывы — помочь близкому человеку, быть рядом с ним. И в то же время я испытывала за него гордость — ведь дошел! Дошел, несмотря на свое состояние, раны и боль. Как же надо любить другого человека, чтобы ради него пройти через такое: бежать из части, сутки блуждать по лесу, попасть в лапы Верховского, вновь бежать. И, главное, найти силы. Я молча глотала слезы и давила на педаль газа. И словно соглашаясь со мной, по стеклу застучали струи дождя — за окном начался ливень.