Честно говоря, мне все это не понравилось. Вдруг кое у кого из гостей действительно не выдержат нервы? Я поежилась, представив, как они выхватывают из-под фраков и смокингов тайком пронесенное оружие и начинают сводить счеты более чем вековой давности… И спросила:
— А из-за чего началась столь затяжная ссора? Надеюсь, причина была достойной?
— Началось все из-за пустяка, — вздохнул профессор. — Из-за еще одного сахарного завода, который решил построить полковник Кэппул…
СТОЛЕТНЯЯ ВОЙНА — II.
Когда полковник Илайя Кэппул решил поставить еще один сахарный завод в дополнение к шести, уже имеющимся в его собственности, и поставить его на том самом острове, который, по слухам, предполагалось использовать для возведения капитального, не сносимого половодьями моста через Клайд, — короче говоря, в начале 1821 года, — отношения между кланами Кэппулов и Монлезье были наиболее дружескими за все годы их соседства. Когда проводилось упорядочивание и размежевание земель штата, то владения и Кэппулов, и Монлезье вошли в один округ Кемпен — и поселения на противоположных берегах Клайда стали совокупно именоваться городом Кемпеном. Разбитым, правда, на две части, Ост-Кемпен и Вест-Кемпье — но такое бывает и с более крупными городами. Достаточно вспомнить Будапешт[12]…
Шли разговоры, что в недалеком будущем одна из подрастающих дочерей-красавиц Робера Монлезье станет женой старшего сына полковника Кэппула — чем будет положено начало еще более тесному единению двух кланов. Но, возможно, это были лишь сплетни.
Как бы то ни было, отношения между главами кланов казались весьма дружескими. Раз в неделю или мсье Робер ездил в гости к полковнику, или тот отдавал визит приятелю. Они проводили вечера за игрой в экарте — к данному занятию Илайя Кэппул пристрастился как раз благодаря Роберу Монлезье. Без сомнения, это свидетельствует, насколько выдохлась в Новом Свете старая пуританская закваска — былые Кэппуэллы и подумать не могли о подобном бесовском развлечении.
Именно с картами в руках Робер Монлезье и узнал о намерении полковника поставить еще один сахарный завод в дополнение к шести уже имеющимся. Поставить на острове, разделяющем Клайд на две почти равных по ширине протоки.
— Хорошая мысль, — одобрил мсье Робер, затянувшись сигарой. — Все равно толку от этого клочка земли никакого. Ни под вспашку, ни под пастбище… Большая часть острова — болото, меньшая — каменистый холм. А под завод, пожалуй, подойдет — и вода рядом, и выгружать сырье с барок удобно, и грузить на них готовый товар… Но, дорогой полковник, вам стоило бы, — просто так, чисто для проформы, — спросить моего разрешения… Ан-карт! — добавил он, «убив» королем полковничьего валета. В этой партии Монлезье понтировал.
— Я не понимаю, дорогой Робер, с какой стати я должен спрашивать чьего-либо разрешения на то, чтобы поставить на собственной земле собственный завод. При всем уважении к вам — не понимаю…
Сказав это, полковник налил себе виски (с собственного винокуренного завода, выдержанное полтора десятка лет в обожженной изнутри дубовой бочке — не на продажу, для себя) и начал новую раздачу.
— Извините, дорогой полковник, но остров — это моя земля! — Холодка в голосе Монлезье добавилось. — Сорок долларов на табле-труа!
Последние слова он сказал излишне громко. И шлепнул две двадцатидолларовые монеты на зеленое сукно чересчур резко.
Полковник, напротив, заговорил гораздо тише. Но приятнее его слова от этого не стали:
— С каких это пор ваша? — Привычного «дорогой Робер» теперь не прозвучало. — Ваши земли по левому берегу, мои по правому. Остров ближе к правому, если у вас имеются в том сомнения — можно пригласить землемера и произвести съемку. Остров мой.
Монлезье только что собирался свести все к шутке — и поставить вместо пятидесяти долларов на «табле-кятро» свое право на островок (честно говоря, совершенно ему не нужный). Но слова полковника — тихие, неприятные, очень серьезные — мгновенно заставили француза изменить решение.
— Границы между территориями проводятся вовсе не так! — громко и резко возразил он, тоже позабыв про обращение «дорогой полковник». — Линией границы, идущей по реке, считается фарватер! И любому, имеющему нормальное зрение, хорошо видно, с какой стороны обходят мои барки остров! С ПРАВОЙ! Это моя земля!
Надо сказать, что полковник был изрядно близорук. Но очков не носил, тщательно скрывая сей недостаток. Намек мсье Робера заставил Илайю Кэппула побагроветь. К тому же, если формально Монлезье и был прав, говоря о границах, проводимых по фарватеру, то на практике все обстояло несколько сложнее. Своенравная река, разделившая их земли, часто меняла свое русло, обрушивая весенним напором берега, намывая новые косы и отмели, — и второстепенные протоки нередко становились вдруг основными. Но к тому времени, когда зашел разговор о правах на остров, разделенные им протоки были с точки зрения речного судоходства совершенно равнозначны. Суда, принадлежавшие Монлезье, действительно чаще проплывали по правому рукаву, но не вследствие его большей глубины — просто на том берегу располагались причалы многочисленных заводов и заводиков клана Кэппулов…
— Ах, твои барки… — прошипел полковник. — Значит, ты давно положил глаз на мою землицу… Недаром говорят, что француз и в болоте найдет, чем поживиться…
Слово «лягушатник» не было произнесено. Но вполне подразумевалось.
ebooksa