На берегах Гудзона. Голубой луч. Э.М.С.

22
18
20
22
24
26
28
30

— Я вас попрошу послать в редакцию этой газеты заметку о том, что знаменитому сыщику Джонсону удалось найти грабителя, взломавшего прошлой ночью несгораемую кассу мистера О’Киффе. Преступник арестован. У него отобраны выкраденные им деньги и кое- какие важные бумаги, которые теперь хранятся у мистера Джонсона.

— Вас, вероятно, не стоит спрашивать, чего ради я должен стать лгуном?

— Конечно, не стоит, да и это, собственно говоря, совсем не ложь. Вам, ведь, известно, кто меня ограбил, а так как бумаги находятся у меня в кармане, они будут в вашей квартире с того момента, как я к вам приду, т.-е. около семи часов вечера. Пока всего хорошего, до свидания.

И О’Киффе направился к Винифред.

Молодая девушка уже встала с постели, но все же имела утомленный и печальный вид. Она была очень рада приходу О’Киффе и поспешила ему сообщить, что она получила от Джонсона письмо, в котором он ей возвращает полную свободу и сообщает, что полиция за ней больше не следит.

«Он все же джентльмен, — подумал репортер, — и достаточно умен для того, чтобы признать свою ошибку».

Она печально улыбнулась.

— Трудно предположить, что этот год будет для меня счастливым; Аллан все еще в тюрьме.

— Не теряйте мужества, еще несколько дней, и он будет на свободе.

Она судорожно сжала свои маленькие руки.

— У меня такое чувство, что я никогда не испытаю ничего хорошего. Весь свет полон горя и подлости. Скажите, мистер О’Киффе, — она запнулась, — скажите, вы знаете тайну Аллана?

— Да.

— Я все еще не могу прийти в себя от этого открытия. Моя несчастная мать! И подумать, что она бы еще жила, если бы… И почему я как раз в то время была вдали от нее, в Германии? Если бы я была дома, ничего бы не случилось. А мой отец… могу ли я еще называть его отцом… свою собственную жену… нет… это слишком ужасно!

Она закрыла лицо руками и разрыдалась.

О’Киффе поднялся. Ему не сразу удалось подавить желание заключить эту рыдающую девушку в свои объятия и поцелуями осушить ее слезы. Наконец, он овладел собой, назвал себя дураком и начал успокаивающе гладить ее прелестную головку.

— Винифред, моя бедная маленькая девочка, не плачьте так. Попытайтесь забыть всю эту страшную историю. Ваш отец заплатил за свое преступление жизнью. Не думайте больше об этом, думайте лучше о том времени, когда Аллан будет снова свободен, думайте о счастье с ним увидеться и об ожидающих вас счастливых днях.

Она подняла голову и вытерла глаза.

— Вы правы, мистер О’Киффе. Простите мою несдержанность. Я знаю, как вы преданы Аллану.

«О, да. Это верно, — подумал О’Киффе, — но ты никогда не узнаешь, до какой степени я ему предан и как мне чертовски тяжело быть таким преданным другом».

Вслух он сказал: