Четверо

День действительно выдался хорошим: на бледно-зелёном небе не плавало ни одного облака, только в стороне моря клубилась желтоватая перистая дымка.

Туда-то и нужно попасть.

Он пошёл строго на юго-восток, постоянно сверяясь с навигатором. Заблудиться без него тут проще простого: одинаковая пустыня, одинаковый горизонт справа и слева, только чёрные горы позади служили приблизительным ориентиром.

Идти удавалось с трудом. Ботинки постоянно вязли в песке, проваливаясь почти наполовину. Лёгкие порывы ветра вздымали и кружили рыжую песчаную пыль, которая налипала на стекло скафандра и мешала обзору.

Проксима Центавра висела высоко в небе, и её свет, скользящий искристыми бликами по стеклу шлема, сильно бил в лицо: пришлось включить дополнительную свето-защиту, с которой обзор стал хуже, но зато не так сильно уставали глаза.

Через сорок минут пути Лазарев обернулся, чтобы посмотреть назад. Исследовательская станция превратилась в едва различимую чёрную точку, сливающуюся с песком в жарком полуденном мареве.

Так далеко он ещё не уходил.

На Земле психологи, которые готовили команду к полёту, часто говорили про «выход из зоны комфорта».

Вот он, выход из зоны комфорта, думал Лазарев. Самый масштабный за всю историю человечества.

Особенно учитывая исчезновение команды.

Хватит, хватит об этом думать, сказал себе он. Нельзя. Можно свихнуться.

Если судьба решила таким образом испытать его психику, она обломается. Его психика крепче камня, думал он. Выдержала такое – значит, выдержит всё что угодно.

Он вспомнил разговоры на борту «Рассвета» о Боге и гравитации. Когда-то пещерные люди думали, что огонь – необъяснимый дар богов. Теперь то же самое думают о природе гравитации. А исчезновение команды… Может, это тоже что-то вполне реальное и объяснимое – но на том уровне, до которого человек ещё не дорос?

Если принять как данность, что в мире может произойти всё что угодно, становится намного легче воспринимать такие вещи.

Звучит довольно цинично, думал он, устало передвигая ноги по вязкому песку. Но разумно. По крайней мере, именно с такими мыслями стоит принимать подобные происшествия, чтобы сохранить рассудок.

Ярко светила Проксима Центавра, змеился на низком ветру медный песок, дрожало пустынное марево на бледно-зелёном небе у горизонта. И ничего вокруг, только небо и песок, песок и небо. И если обернуться назад, можно увидеть, как исчезают следы от ботинок.

Через три часа песок стал плотнее и, кажется, чуть светлее. Ноги теперь не так сильно вязли в нём. Заметив это, Лазарев достал контейнер и взял ещё одну пробу.

Отлично, подумал он. Хоть какое-то разнообразие грунта в этом районе. Может, и химический состав даст что-то интересное, но это станет понятно уже дома.

Дома…

Забавно. Он сам не заметил, как подумал об этом слове. Дома.