Ага, подумал Введенский, но ведь он покупал папиросы в магазине.
Он откинулся на спинку стула, затянулся дымом, выпустил несколько колец, посмотрел в потолок.
Чертовщина какая-то.
– Хорошо, – выдохнул Введенский. – Что вы здесь делаете?
– Я как раз хотел рассказать, – забормотал задержанный. – Я ничего не понимаю, совсем ничего! Я просто вышел из дома за продуктами. Хлеба купить, яиц… У меня жена, я партийный с двадцать восьмого года… Я учитель в школе, меня все знают. Слушайте, что произошло? Я просто вышел из дома… В Москве… За хлебом, да.
Его плечи быстро задрожали, из глаз опять брызнули слёзы.
– Я не понимаю, – продолжил он, всхлипывая. – Я просто вышел за хлебом. Это было только что. Полчаса назад. Я же отлично помню. Март, снег, пасмурно… Как раз стемнело уже. Переходил дорогу, и вдруг стало дурно. Затошнило. Голова закружилась. И ещё фонари так странно светили, знаете, обычно они не такие… Подошёл к стеночке, привалился, прикрыл глаза…
– И?
– А потом темнота, будто уснул, а потом сижу тут, вот в этом скверике, на скамейке. Голова болит ужасно. Очень дурно. Я не понимаю, как здесь оказался. Тут очень жарко. Где я вообще, а?
– Вы в Крыму. В городе Белый Маяк. Сейчас сентябрь.
Скворцов закрыл глаза, открыл рот и в голос зарыдал с перекошенным лицом.
– Я не понимаю, я совсем ничего не понимаю… Это не моя одежда, мне плохо, я хочу помыться, я потерял документы… Что со мной, как я здесь… Господи, господи, господи.
Он закачался из стороны в сторону и забился в судорожных рыданиях.
Введенский потушил окурок и тяжело вздохнул.
Мысли путались в голове. Ему стало жарко и тошно.
Скворцов рыдал, его плечи дрожали, он раскачивался на стуле, с губ его капала слюна.
Введенский сжал зубы, схватил со стола пистолет, вскинул руку, быстро прицелился и выстрелил Скворцову в лоб.
III