– Что, нервничаете?
Лазарев соединил застёжки на ремнях и затянул их покрепче. Теперь он мог только шевелить руками и вращать головой в стороны: по бокам его удерживали, кроме ремней, плотные подушки, перемотанные белой лентой.
– Ага, – кивнул Крамаренко, он сидел справа от Лазарева.
Нойгард сидел слева, а Гинзберг был крайним справа. Оба кивнули.
Часы показывали 7:35. Через четыре минуты нужно начинать отстыковку.
– Это нормально, – сказал Лазарев. – Я тоже немного нервничаю. Я помню, как мы высаживались на Титан, перегрузки были очень мощные. А тут атмосфера плотнее. Будет сильно трясти.
– Понятное дело, – сказал Нойгард. – Как бы нас тут не расплющило.
– Не расплющит, – ответил Лазарев. – Смотрите, как красиво.
В переднем иллюминаторе снова показался рассвет: красные сполохи сверкнули на краю горизонта и расплылись прожилками по ярко-жёлтым облакам, а внизу загорелся бликами гладкий чёрный океан.
– Очень красивая планета, – сказал Крамаренко. – Никогда не видел ничего подобного. А какое здесь полярное сияние!
– Конечно, сияние. Скоро сюда дойдёт вспышка, – мрачно сказал Гинзберг. – Будет ещё и не такое.
– Посмотрим, – ответил Лазарев. – Не нервничаем, работаем.
– Работаем, – кивнул Нойгард.
Минуту они провели в полной тишине, глядя, как под ними проносятся жёлтые облака.
– Пора, – сказал Лазарев. – Закрываем скафандры.
Они опустили щитки на шлемах.
Лазарев взглянул на часы и через несколько секунд вдавил до упора кнопку отстыковки.
Раздался приглушённый стук, и их еле ощутимо толкнуло вперёд.
На мониторе задней камеры появился стыковочный шлюз, который с каждой секундой становился всё меньше.