– Страшно, – сказал Гинзберг.
– Верю, – ответил Лазарев. – Но лучше сейчас не тратить силы на разговор, а то ещё язык прикусишь…
Он хотел сказать что-то ещё, но его с силой вдавило в кресло, а потом перехватило дух, будто кто-то ударил ногой в солнечное сплетение.
Он повернул голову и заглянул в иллюминатор. На его переднем краю заплясали ярко-оранжевые искры. Чернота ушла: за бортом клубился зеленовато-голубой туман.
Высота – 130 километров.
– Уф-ф-ф, – чей-то голос, неразличимый в помехах, раздался в наушниках, то ли Гинзберга, то ли Крамаренко, то ли его, Лазарева.
Лазарев попытался поднять руку к пульту настройки скафандра, чтобы сбавить громкость от помех в наушниках, но рука слушалась с трудом, будто её закопали в песок. В ушах трещало, шумело и свистело.
Индикатор на приборной панели показывал перегрузку в шесть единиц. Это ещё не предел.
Передний край иллюминатора вспыхнул и заискрился ярко-жёлтым, как рассветное солнце.
Высота – 100 километров.
– Как будто сейчас расплющит, – сквозь шуршание помех в наушниках раздался голос, кажется, Гинзберга.
– Так и должно быть. – Лазарев понял, что ему трудно говорить. – Надо потерпеть, сейчас будет ещё тяжелее.
Ему вдруг стало страшно. А вдруг и правда расплющит.
На высоте 70 километров иллюминатор засветился ослепляющим пламенем. Лазарев почувствовал кисло-сладкий привкус крови на крепко стиснутых зубах.
Его тело трясло и тянуло вниз. Казалось, что его разрывает на части: ноги ощущались тяжелее, чем руки, с трудом двигались пальцы.
– Господи, господи, – кажется, это звучал голос Крамаренко.
Лазареву захотелось застонать, но он стиснул зубы ещё сильнее, сглотнул слюну вместе с кровью и неожиданно для себя с силой сжал кулаки.
В иллюминаторе бушевало пламя, и его отсветы плясали яркими бликами на приборной панели, на стекле скафандра, на внутренней обшивке.
Когда приборная панель показала 15 километров, корабль резко дёрнуло вверх – казалось, что вверх, – и от неожиданности Лазарев с силой ткнулся носом о стекло скафандра.
– Твою мать, – сказал Крамаренко.
ebooksa