Четверо

Показалось, будто корабль резко остановился.

Их больше не трясло.

В иллюминаторе уже не сверкало пламя. Отблески раскалённой обшивки ещё светились белыми искрами по краям, но в обугленном стекле плескалось ровное зеленовато-голубое небо.

– Автоматический отстрел крышки парашютного контейнера, – сказал Лазарев, когда понял, что наконец может говорить. – Ввод тормозного парашюта.

Он выдохнул.

– Это было сильно, – сказал Нойгард.

– Все живы? – спросил Лазарев, пытаясь отдышаться.

– Более-менее, – ответил Крамаренко.

– Я думал, что сдохну, – сказал Гинзберг.

На высоте 7 километров Лазарев нажал кнопку основного парашюта.

– Отделение тормозного парашюта и ввод основного, – сказал он.

Их снова дёрнуло, но уже не так сильно. Тело больше не казалось ватным, сердце колотилось в бешеном темпе, но самое страшное уже позади.

Во рту ощущался вкус крови.

В иллюминаторе показалась желтоватая дымка: они спускались сквозь облака.

– Теперь всё точно будет хорошо, – шепнул Лазарев. – Не сгорели.

Кажется, он сказал это скорее себе, чем остальным.

Приборная панель показывала температуру за бортом –70, температуру обшивки – 900, высоту – 5 километров.

Лазарев дёрнул рычажок устройства, отстреливающего лобовую теплозащиту. Раздался приглушённый лязг.

Облака остались наверху, а в иллюминаторе показалась кромка ржаво-оранжевой пустыни, сливающаяся на горизонте с небом.

Лазарев взглянул на экран навигации и нахмурился – их отнесло на триста километров правее цели. Придётся исправлять. Он включил маневровый двигатель и сразу почувствовал резкий толчок в бок.