Билет в один конец

– Прекратите петь! – снова прозвучал голос у него в ухе.

Предположительно, и у Зевса тоже, но он также не собирался подчиняться. Только не теперь.

– Кажется, я слышу, как грешник говорит: «Идем, спускаемся в долину, чтобы помолиться». Ты наденешь терновый венец, милостивый господь, и покажешь мне путь.

Они шли по коридору, в самый конец, где Фрэнк еще не бывал.

– О, кающийся грешник, спускаемся вниз, спускаемся вниз, спускаемся вниз. О, кающийся грешник, спускаемся вниз, спускаемся в долину, чтобы помолиться.

Теперь пели уже все? Трудно определить, не оборачиваясь. Но, похоже, большинство. Может быть, Алиса молчала, но, впрочем, почему бы ей не петь? Если бывший расист может петь хорал, у врача, виновного в убийстве своих пациентов, нет никаких причин не делать это.

Определенно, это был акт неповиновения. Тюремщики ничего не смогут с ними сделать. Только не сейчас. Но также это был акт покаяния. Зевс пел песни тех, ненависть к кому он выразил в татуировках, покрывающих все его тело.

Двустворчатые двери в дальнем конце коридора отворились, открывая ярко освещенное пространство за ними, и Зевс решительно шагнул вперед, увлекая за собой остальных.

Семь столов. Семь гробов. Между ними ширмы. В каждой ячейке по двое медиков.

Голос Зевса дрогнул, всего на одно мгновение, но он тотчас же продолжал:

– Кажется, я слышу, как кающийся грешник говорит: «Идем, спускаемся в долину, чтобы помолиться». Ты наденешь терновый венец, милостивый господь, и покажешь мне путь.

По одному медику из каждой пары шагнули вперед, чтобы забрать свою жертву, и увели их в отгороженные отсеки, где они остались одни, втроем.

– Раздевайтесь, – сказали Фрэнку, и он разделся, как уже проделывал сотню раз.

Поставив свою коробку перед белым пластиковым гробом, он разделся, стараясь запечатлеть в памяти, что это за чувство.

– О, грешник, спускаемся вниз, спускаемся вниз, спускаемся вниз.

Грубая ткань, ее вес, спадающий с плеч. Холодный антисептический воздух, от которого пробежали мурашки. Возможно, это воспоминание станет для него последним. Гладкий резиновый мат на полу. Странный эластичный конверт-комбинезон, который ему пришлось надеть, натянув на голову и оставив открытым одно только лицо.

– О, грешник, спускаемся вниз, спускаемся в долину, чтобы помолиться.

Ракеты иногда взрываются. Даже те, в которых летят люди. А если они летят на Марс, то иногда не долетают до цели. А если долетают, то врезаются в поверхность, образуя новый кратер.

– Кажется, я слышу, как грешник говорит: «Идем, спускаемся в долину, чтобы помолиться».

Воспользовавшись приставной лестницей, Фрэнк забрался в гроб. Внутри оказалось еще холоднее. Холод водяного охлаждения. Вся наружная оболочка была пронизана трубками.