Каждый выбирает

22
18
20
22
24
26
28
30

Постепенно потребность в использовании подобных экзотических методов исчезала. Сейчас несколько ответов на бессвязную на поверхностный взгляд серию вопросов с определенными измерениями электрической ауры мозга — и был готов поведенческий стереотип любого человека. Далеко не каждый был согласен раскрывать свою подноготную. Поэтому действовала сложная система законов, регламентирующих любопытство психоаналитиков. Где-то в Галактическом Содружестве эти законы были мягкими, в других местах — драконовскими. На Ремите право гражданина на тайну личности уважалось, по мнению Олмира, в пределах разумного.

— Что вам ответил Шамон?

— Он ушел от комментариев, потребовав личной встречи с Вами.

Олмир промолчал, дав понять, что удивлен таким ответом начальника королевской Службы безопасности и его бессилием.

— Я опасаюсь, что в случае суда над Шамоном возникнут настоящие народные волнения, — продолжил Ламарк. — Их Святейшество может занять круговую оборону, «не замечая» наших обвинений и выдвигая встречные любой абсурдности. Вряд ли у многих ремитцев хватит терпения докопаться до существа вопроса. А тучи его поклонников на других планетах Содружества вообще ни в чем не будут разбираться, организуя против нас новый крестовый поход. Он просто задавит нас своим авторитетом.

— Что-то я не понимаю. Как это так — не будет замечать обвинений? Он ведь действительно виноват. Вот пусть и ответит за свои преступления.

Некоторое время в кабинете стояла зловещая тишина.

— Ваше Величество, — мягко сказал Жан Мерсье, прерывая паузу, — граф Ламарк имел в виду следующее: мы не сможем убедить народ в своей правоте, если Шамон будет нам противодействовать. Люди видят и верят только в то, во что им хочется. Такова человеческая природа, и бороться с этим качеством бесполезно. В случае Шамона горькая правда заключается в том, что мы можем осудить его, а он в состоянии уничтожить нас, мобилизуя своих многочисленных последователей. Ситуация патовая.

Олмир решил, что слова Ваниного отца требуют специального обдумывания. В чем-то он, конечно, прав — это сразу ясно. Хороший советник у него появился.

— Какая-то нестыковка. Шамон особо-то не скрывал, что составляет психоаналитические характеристики посетителей Храма. Мне, например, он прямо сказал об этом в нашем разговоре.

— Вероятно, это была своего рода маскировка, — высказал предположение канцлер. — Он как бы мимоходом информировал о своей деятельности в родиниловской обители, чтобы никто не разбирался в существе того, чем он занимается. Дело не в составлении психологического портрета кого бы там ни было. Этим — в определенных рамках — может увлекаться каждый. Сиди и пиши: имярек такой-то холерик, склонен к импульсивным поступкам, имеет такие-то дурные привычки и так далее. Это обычное явление, наши психоаналитики, можно сказать, только то и творят, когда готовят объективки. Дело в глубине проникновения в личностную структуру мышления.

— Для пояснения я позволю себе привести один пример. Возможно, он покажется Вам чересчур сильным, — сказал Жан Мерсье. — Некто говорит, что напек вкусные пирожки и угощает всех подряд. Ни у кого не возникает вопросов — что здесь неясного? Все довольны до тех пор, пока не выясняется, что этот некто для начинки пирожков использовал, скажем, человеческое мясо.

— Ох, ну и примерчики у вас! — поежился канцлер.

— Значит, мы не можем принародно осудить Шамона? — спросил Олмир.

— Вы как всегда правы, Ваше Величество.

— Но ведь так несправедливо! Получается, что чем авторитетнее человек, тем безнаказаннее.

— Так оно и есть, Ваше Величество.

— Что же делать?

— Находить компромисс, — сказал канцлер. — Мы не афишируем его подвиги, а он взамен делает нам что-нибудь полезное. Это одно из правил большой политики.

— Опять ваша политика! Помнится, вы в свое время настояли, чтобы закрыть уголовные дела в отношении герцога Кунтуэского.