Ульяна вздохнула и попробовала кушанье.
— Посолить-то хоть можно?
Насмешливый прищур:
— Соль — белый яд… Но посолить можешь…
Кир упорно размешивал несуществующие комочки в кашице — ложка то и дело задевала края тарелки, ворчал под нос:
— Бред какой-то. При полной экипировке камбуза, запасах провианта, едим какую-то фигню…
Артём склонил голову набок, спокойно отмеряя каждое слово, отозвался:
— Бред — это когда человек, ответственный за питание совместно с — внимание! — командиром экипажа, зная о нехватке продовольствия, делают из пяти килограммов биомассы хлеб для того, чтобы смастерить шутовского паука для розыгрыша… Причем смешивают его с техническим клеем, который в пищу человеку никак не годится. Так что ешьте, курсант Авдеев, и не выделывайтесь.
Ульяна поправила на руке браслет с креоником:
— Сегодня в семь вечера будет встречный борт, Кромлех дал распоряжение, чтобы нам выдали всё необходимое.
— Вот когда всё необходимое будет на борту, тогда и съедите свою глазунью, — отрезал Пауков.
Ульяна тихо вздохнула, виновато окинула взглядом команду и цокнула языком, вынужденно соглашаясь с медиком.
После завтрака Артём отправил ребят в медблок на диагностику. Ульяна собралась в рубку.
На короткое мгновение они остались одни на камбузе.
Девушк встала, направилась к выходу, но замерла, так и не переступив порог. Обернулась.
— Артём? — он медленно поднял глаза, посмотрел прямо, тяжелый взгляд припечатывал к полу. — Зачем ты так себя ведёшь?
— Как «так»? — он чуть развернулся к ней, откинулся на спинку стула.
— Ты давишь. Неужели ты не видишь этого? Давишь своим авторитетом, своим словом. Я не знаю, зачем ты так делаешь, но я…боюсь тебя. Вот до дрожи в коленках боюсь.
Она выскользнула с камбуза, рванула в рубку, уже жалея о заведённом разговоре, об этом нелепом признании — лишнем поводе поиздеваться.
Дыхание сбивалось, кровь пульсировала в висках. На глаза наворачивались слезы.