Не искавшие приключений

— А кто ж она?! — возмутилась Люути громко, но все же — недостаточно громко для тирана, которому посмели возразить. Упоминание Канцлера явно пришлось кстати. Но сдаваться без борьбы Люути не собиралась. Дернув мой рукав, так что я волей-неволей придвинулась ближе, она обдала мне ухо доверительно-картофельным шепотом:

— Почему, ты думаешь, красотку без рода-племени взяли на эту должность?! Шепот явно предназначался всей свите, а не мне одной. Свита одобрительно забормотала. Логика, до сего момента скорбно молчавшая, подсказала, что пора все свести к шутке:

— Ну-у-у… — я наконец перестала общаться с ложкой и обернулась к Ее Негласному Величеству. — Красота — понятие крайне относительное. Попалось мне как-то в журнале "Путешественник", что измененные архипелага Калиди наикрасивейшей считают деву… — прервавшись, я на всякий случай оглядела физиономию Люути. — …у которой больше всего колец в носу. Это какой нос надо иметь, чтобы стать машинисткой их начальства?! — закончила я тоном конферансье из мюзик-холла.

Моргнув пару раз, Люути заухала, словно довольная сова. Остальные девушки тоже засмеялись, и, похоже, только я заметила, как вздрогнула от этого смеха незнакомка в углу.

* * *

До конца обеда никто больше не вспоминал ни дикарей, ни шлюх, зато очень и очень много — Его Сиятельство Канцлера. Верь я в приметы чуть сильнее — не сомневалась бы, что глава ландрийского правительства икает по нашей милости, не переставая, и его преемник — тоже. Всё — от новых вакансий в канцелярии до ужесточенного контроля в порту, а также флаги на улицах и площадях — все подчинялось единой цели: достойно проводить Канцлера прежнего и приветствовать нового. Причем не далее, как сегодня вечером.

— Мы должны быть благодарны политикам — они четвертый век не допускают новую Войну, — говорил мне отец. — Мы должны держаться от политиков как можно дальше — они пожертвуют ради мира собственными детьми, что уж говорить о чужих, — добавлял отец, печально усмехаясь.

Приятно было обнаружить, что девушки вокруг меня — реалистки, а не великовозрастные дуры. Никого из них не волновал цвет глаз будущего правителя, зато практически всех — подорожают ли под зиму дрова и уголь при новой власти.

— Как считаете: нам велят построиться во дворе, чтобы приветствовать хозяина? — робко спросила Мышка, когда тема дров себя исчерпала.

Люути наградила ее тяжелым взглядом и фыркнула: "Кто мы по-твоему — горничные?", вложив в последнее слово столько презрения, что горничным всего мира следовало обидеться. Бедная Мышка покраснела и дернулась, словно хотела спрятаться под стол, я же взглянула на Люути по-новому. Ее презрение предназначалось не Мышке или абстрактным горничным, но всему миру в целом. Так она выражала гордость. Прямолинейно, на грани откровенного хамства, северянка гордилась тем, чего достигла, причем собственными силами — здесь моего уровня способности вполне хватало. Если кто из нас и был пресловутой девчонкой без рода-племени, так это Люути.

Впрочем, красивее — ни внешне, ни внутренне — cеверянка от этого в моих глазах не стала. Я невольно огляделась, ища светловолосую незнакомку, но той уже и след простыл.

* * *

Младших клерков не заставили строиться во дворе, хотя в глубине души я была не против — из чистого любопытства, конечно. Но и пораньше в честь знаменательного события не отпустили: обычный рабочий день, обычная рутина, и — увы — мигрень к концу рабочего дня, грозившая стать обычной. Единственным разнообразием стал миг, когда по замку во второй раз пронесся женский визг. Вот только на этот раз, в отличие от прошлого, в нем было не отчаянье, а радость: такой себе боевой клич в четвертой октаве. Госпожа Колотушка досадливо скривилась, а девушки беззвучно хихикнули.

Покидая Вороний остров, я уговаривала мигрень отстать и в тоже время прикидывала, успею ли до дождя на омнибус. День-другой, как по календарю осень, но осени плевать на заявленный в туристических буклетах "мягкий морской климат" Бергюза. От ее дождя не сбежать по лужам, весело жертвуя туфлями. Этот дождь станет гнать тебя, пока не укроешься под родной крышей, вцепившись в чашку с горячим чаем, и сочувствуя тем, кто своей чашки еще не достиг.

Только пять или шесть девушек направились к правобережному мосту. Остальные, как и я, шли на левобережный. Меня ничуть не удивило, когда посреди моста в спину прилетела реплика Люути. Что удивило, так это содержание реплики — даже мигрень поутихла от удивления.

— Эй, училка. Зонтик.

— Есть! — рапортовала я Ее Хамскому Величеству, отсалютовав отцовским зонтом.

— Не то, — Люути догнала меня и указала вперед. — На ее зонтик посмотри.

Впереди, шагах в тридцати, шла незнакомка из столовой. В хорошем, очень элегантном пальто, модных туфельках, соответствующих погоде, и… с летним зонтиком. Кружевным бежевым зонтиком, который спасет от дождя лишь чуть хуже, чем дырявое сито.

А вот это уже было интересно. Или, по крайней мере, весьма забавно.

— Как думаешь, почему? — у Люути определенно был дар вкладывать презрение в самые нейтральные слова. Я поняла, что без конца защищать незнакомку просто не в состоянии. Как, впрочем, и бесконечно отшучиваться.

— Предлагаю варианты: она торопилась и взяла зонт по ошибке, она жутко закаленная и не боится простыть, или она — редкостная дура и не различает дождь и вёдро. Выбирай, что смешнее.