Трудно сказать, что почувствовали остальные, но лично мне захотелось поаплодировать. Все-таки она может быть не просто нормальной, но даже вполне разумной. К остановке омнибуса после работы мы пошли вместе.
На левобережном мосту Равенстена, почти у самых ворот, перегородив движение, стояла черная бронированная карета без окон. Не нужно было даже смотреть на опознавательные знаки — так может встать только полиция. Карету сопровождало внушительное конное подкрепление.
Боги, что могло случиться в замке?! И какой же, должно быть, опасный этот преступник!
Не одну меня интересовали подобные вопросы: поодаль, на мосту за шлагбаумом собралась толпа зевак. Я машинально отметила, что полиция не торопится их разогнать. А что, если преступник опасен магически? Возмутительная халатность!
— Пойдем, пойдем скорее отсюда, — я потянула Люути за руку.
— Погоди! — она вырвалась. — Ты только глянь!
Двое рослых гвардейцев вывели из ворот человека в наручниках. Нет, даже не наручниках — уж я-то знаю, как они выглядят — самых настоящих кандалах с массивной цепью и грузом. Кандалы тащил третий гвардеец, потому что преступник просто не мог бы. Девушка. Высокая светловолосая девушка, она шла, спотыкаясь, всхлипывая, без конца повторяя: "Я ничего дурного не сделала…" Мне понадобилось несколько секунд отчаянного моргания, прежде чем в голове уложилось, что преступник — Гортензия.
Рядом со мной шумно выдохнула Люути:
— Дела-а-а… Я была уверена, что новый босс выгонит эту дрянь, но чтобы так…
Прежде чем Гортензию запихнули в карету, она последний раз вскрикнула "Я ничего не сделала!" Так уж получилось, что наши взгляды встретились. Ничего фатального, ничего драматичного, и вселенная не замерла, и замковые вороны в воздухе не зависли. Летали себе по делам, и продолжили летать. Но у меня вдруг отлегло от сердца: если я со своими жалкими 4,2 увидела, что она — не преступник, то судебный правдовидец наивысшего уровня восстановит справедливость в два счета.
Давненько я так тщательно не готовилась к походу в гости. Лучший костюм, лучшие туфли — отремонтированы, хорошо все-таки иметь работу — и, разумеется, любимейшая моя шляпка: лютецианская, с крошечной искусственной свеклой, точь-в-точь, как у Незнакомки В Сиреневом. И не важно, что я отправляюсь не в Новые Пределы, а всего лишь к тетушке. Все. Больше ей не сватать меня за кого попало — я теперь человек самостоятельный!
Едва ли ни с порога тетушка принялась расспрашивать, что такого ужасного приключилось в замке.
Лучше бы спросила, кекс я хочу, или пирожное. Пользуясь тем, что она не спросила, я взяла и того, и другого, и побольше. Да, теперь я имею право. И только подвинув к себе чашку, я задумалась, что же случилось ужасного. Одна из девушек засунула на спор в машинку подол, отпечатала на нем свое имя и была поймана госпожой Колотушкой. Получила грандиозную выволочку и штраф в размере недельного жалования. В столовой сломалась вафельница, Люути расстроилась и на всех наорала. Ах, да, еще удручающий инцидент с Гортензией, но тут-то уж точно ничего страшного. Наверняка перед ней уже десять раз извинились и отвезли домой. Может быть, даже заплатили компенсацию. Было бы логично, одни только кандалы чего стоили. Это не страшно, а грустно: то, как иногда ошибается наша доблестная полиция.
Пока я так размышляла, тетушка принесла вечерний номер "Вестей" и ткнула пальцем в передовицу:
— Только не говори, что ничего об этом не слышала!
Пробежав по строчкам глазами, я поймала себя на мысли, что слова просто не укладываются в голове. С каких пор "Вести Бергюза", самая уважаемая газета в стране, публикует подобную чушь? Это вам не возвращение Пенькового Душителя, а настоящая фальсификация. Ничто из того, в чем обвинили Гортензию, не могло быть правдой. А обвиняли ее, ни много, ни мало, в государственной измене и покушении на главу правительства. Я опомнилась лишь когда цапнула зубами чашку вместо пирожного.
— Что ты скажешь? — нетерпеливо воскликнула тетушка.
— Младшим клеркам о заговорах не докладывают, — покачала я головой, бессмысленно разглядывая трещину на фарфоре.
Газета так и осталась у меня, а я даже этого не заметила: извинилась перед тетушкой, добрела до дома, упала на стул в кухне, и только тут увидела, что все еще сжимаю листки в руке. Пальцы разжались так, будто в них было что-то очень жгучее и очень мерзкое. Измятая газета лежала передо мной. Статья на первой странице снова и снова притягивала взгляд.
— Что за чудовищный бред!
ebooksa