Худощавая, светловолосая женщина лет сорока, некогда красивая, но рано увядшая, в неуместно — и для квартала, и для погоды — нарядном платье спустилась по лестнице навстречу незнакомке. Она вела двоих белокурых малышей, близняшек, годика по три. Я машинально отметила, что руки женщины не могли быть руками фабричной работницы, а уж прачки — тем более.
— Гортензия, ты снова задержалась, — женщина говорила, манерно растягивая слова, и с едва уловимым акцентом, который я не смогла опознать.
— Простите, мама, — теперь-уже-не-незнакомка явно старалась не смотреть к глаза женщине. — Но ведь на службе же — не на танцах. Кто-то должен зарабатывать на жизнь.
— Как ты разговариваешь с матерью? — манерность в ее голосе прямо-таки зашкаливала. Если она сейчас прижмет руку ко лбу, как дрянная актриса в дешевой драме, меня стошнит. С каждой секундой эта особа нравилась мне все меньше. Зато дешевая драма определенно нравилась окружающим: на галерее тут же появилось несколько соседок. Все, разумеется, под благовидными предлогами: "Сплетни? Какие сплетни, о чем вы? Белье пора снимать. С веревок. Грязное."
— А что я вам принесла? — дипломатично сменила тему Гортензия. Малыши радостно поспешили к ней и получили на двоих маленькое сухое пирожное — самое дешевое из тех, что продают в нашей столовой. Она подхватила малышей на руки. Те взвизгнули от восторга. Гортензия передразнила их. Визг получился узнаваемый — я такой сегодня уже определенно слышала.
— О, мои дорогие! Вы же поделитесь с любимой мамочкой?
Малыши послушно отдали лакомство матери. И тут я наконец поняла, что меня так бесит: выражение капризного ребенка на лице взрослой женщины.
Прожженные скептики или любители позлорадствовать, в общем — типы вроде Люути моментально сделали бы вывод: несчастная мать прикрывает грехи распутной дочери, нянчась с ее ублюдками. Чем глупее человек, тем проще ему даются подобные выводы. А то, что женщина, Гортензия и малыши — одно лицо, этого злобные идиоты, разумеется, в упор не увидят. Как и то, что беспутной в семье является вовсе не дочь-кормилица.
— Зи! Привет!
Юная копия Гортензии, подростково-нескладная и с косичками, махала с галереи. Та помахала в ответ:
— Привет-привет, Мила! Ёршик объявился?
— Сколько раз я просила тебя, Гортензия: называй брата по имени, а не этим вульгарным прозвищем, — немедленно встряла женщина. На этот раз Гортнезия просто проигнорировала мать.
— Не объявился? Понятно. Как дела в школе?
— Ты забыла? Я теперь хожу туда только третий и четвертый день в неделе.
Так — так. Вторая кормилица, несовершеннолетняя. Что она может делать в таком возрасте? Неужели работает на фабрике? Дела обстоят все интереснее.
— А Лука опять подралась в школе, — радостно поведала Мила и вдруг заорала. Голосовые связки явно были семейной гордостью. Из-за спины Милы появилась худенькая девочка лет семи, предсказуемо светловолосая, с роскошным фингалом вокруг левого глаза.
— Как всегда! Сразу за косу! — простодушное круглое лицо Милы обиженно скривилось. Оттолкнув зловредную сестру, она ушла в дом.
— Та-а-ак. И что это у нас на физиономии? — подчеркнуто строго спросила Гортензия.
— Это? Это — лютецианский пурпур, — тоном владелицы художественного салона сообщила девочка. — А тут — обратите внимание — ландрийская лазурь!
По виду очередная сестра была сама невинность, но только не для меня. На самом деле это наверняка бесенок: умная, хитрая, самоуверенная, правила вежливо игнорирует, чужим мнением интересуется в последнюю очередь. Но, если достучаться до такого ребенка, результат может быть замечательный.
ebooksa