Линия соприкосновения

22
18
20
22
24
26
28
30

— И с кем вам удалось побеседовать?

— С его бывшей супругой и с полковником Оливером Джонсоном.

При упоминании Джонсона француз скривился:

— Нашли с кем беседовать. Джонсон, хоть и был капитаном, вечно что-то вынюхивал. У меня во время полета и работы на планете даже сложилось стойкое убеждение, что он не просто астронавт Космофлота, но и сотрудник то ли вашего КОНОКОМа, то ли Агентства по наблюдению и безопасности.

— АНБ? Интересно. А подробней не можете рассказать?

— А что тут рассказывать? Когда летели туда, я на него особо внимания не обращал — мы все быстренько утихомирились и, когда нырнули в подпространство, легли в анабиоз. На планете сначала он себя никак не проявлял, а вот после ЧП его словно подменили. До этого был нормальный человек, а после гибели ребят стал каким-то подозрительным, постоянно всюду совал свой нос, высматривал что-то, вынюхивал… Я его частенько встречал в совершенно неожиданных местах на корабле — то на грузовой палубе, то в ангаре, то в лаборатории какой-нибудь.

— Но он же командир экипажа, и знать, что происходит на вверенном корабле — его обязанность! — удивился Блумберг.

— Знаю, — отрезал Сарразен. — Но мне это категорически не нравилось.

Сноу потер пальцами висок:

— Ну, хорошо. А что вы можете нам рассказать о Добровольском? Он ведь был старшим помощником капитана?

— Вот как раз Александр совершенно… — Сарразен споткнулся. — Был… совершенно нормальным, адекватным человеком. Может, немного замкнутым, но доброжелательным. Все к нему относились с уважением.

— А что, Оливер Джонсон не пользовался авторитетом ни у команды, ни у научного персонала?

— Н-нет, — чуть замявшись, ответил француз. — Не совсем так. Просто Джонсон совершенно не располагал к себе. Любое общение с ним превращалось в нравоучительные советы и не относящиеся к теме разговора вопросы. С ним старались меньше общаться. Исключением был заместитель начальника экспедиции по научной части Нейл Парсонс — ему по должности приходилось это делать. Но, уверяю вас, удовольствия он от этого не получал.

— Выходит, Джонсон плохой капитан? — заключил Сноу.

— Почему? — удивился Сарразен. — Разве я это говорил? Ни у кого из нас нет претензий к нему, как к опытному и знающему командиру. Команда корабля работала слаженно, беспрекословно его слушалась. В чрезвычайных ситуациях он тоже не спасовал — отдавал вполне разумные и правильные команды. Но тут я вам плохой советчик, потому что не имею квалификации, чтобы оценить его как пилота и навигатора.

— Скажите, месье Сарразен, вы принимали участие в спасении пострадавших астронавтов?

— Конечно. Мы их весь день откапывали. На Бертрана и Карла в трехстах километрах от базы во время стандартного облета обрушилась огромная скала. Их просто раздавило вместе с флайтом. Шансов у них не было никаких.

— А почему обрушилась?

— Э-э-э, я смотрю, вы плохо ознакомились с материалами комиссии, — покачал головой Сарразен. — Иначе бы вы знали, что приборы базы в момент катастрофы зафиксировали сейсмический толчок мощностью в пять баллов по шкале Рихтера, вполне достаточный, чтобы спровоцировать обрушение скалы.

— Скажите, а куда дели испорченное оборудование? — неожиданно спросил Блумберг.