Память, что зовется империей

22
18
20
22
24
26
28
30

Поблескивающие огни в ребрах сводчатого потолка померкли до сумерек, а потом снова просветлели – мерцание и быстрый бег сияющих точек. Громкая болтовня придворных притихла. Махит оглянулась через плечо на Три Саргасс, которая успокаивающе кивнула – значит, так и надо, – и снова посмотрела на Тридцать Шпорника. Он поставил бокал на поднос проходящего мимо слуги и пробормотал:

– Мне полагается стоять в правильной части зала, госпожа посол. Очень рад нашему знакомству!

– Конечно, – сказала Махит, – идите…

Он уже ушел. Приблизилась Три Саргасс.

– Можешь принести еще выпить? – попросила Махит приблизительно в тот же момент, когда Три Саргасс спросила:

– Какая сделка?

– Вообще-то не знаю.

Три Саргасс посмотрела на нее с выражением, которое, надеялась Махит, не было жалостью.

– Значит, что-то покрепче.

– И еще можно без фиалок?

– Погоди, – сказала Три Саргасс. – Это тебе пропустить не захочется. – Она очень мягко взяла Махит под локоть и развернула туда, где стоял помост…

… туда, где рос помост, который ранее она приняла всего лишь за приподнятый овал на вылизанном полу. Махит вспомнила, как Город запер ее на плазе Центр-Девять – вспомнила эпитет Тридцать Шпорника, про «мир в цветах». На беззвучных гидравлических механизмах поднимался трон – расцветающая солнечная вспышка, словно куст золотых копий, материализованное эхо света, бегущего по ребристому потолку. Справа от него стоял Тридцать Шпорник, великолепный в преломленном освещении; слева – должно быть, Восемь Виток, с сутулыми плечами и опиравшаяся на серебряную трость, но не менее озаренная: ее версия императорской полукороны сияла ярко даже на фоне серебряных волос.

На троне о солнечных копьях, словно семя в цветке или ядро в сердце горящей звезды, Махит впервые увидела императора Шесть Путь.

«Не такой уж внушающий, не считая положения, – подумала она, – низкий, со впалыми щеками, длинными волосами цвета скорее мутной стали, чем серебра, хоть взгляд и острый». А потом подумала: «к Положению более чем достаточно – меня поглотило мое собственное поэтическое воображение».

Шесть Путь был стар, невелик ростом, хрупкого вида – тонкие кости, слишком худой, словно болел и только-только пошел на поправку. И Шесть Путь повелевал всей этой церемонией – или подчинялся ей: ведь император и империя есть одно и то же, верно? в том же смысле, в каком сходятся слова «империя» и «мир», – и завладел вниманием каждого тейкскалаанца. Выдох, прошелестевший по залу, когда он поднял руку в благословении, показался ощутимым толчком.

Дым в глаза и отраженный свет, и вес истории – Махит знала, что ею манипулируют, но не могла не поддаться. При Шесть Пути был ребенок – должно быть, его девяностопроцентный клон. Маленький серьезный мальчишка с огромными черными глазами.

И если это не заявление, кому в итоге перейдет трон, то Махит не знала, что еще. Не будет никакого истинного триумвирата: будут ребенок-император и два противоборствующих регента. Несчастное дитя – с Тридцать Шпорником и Восемь Виток-то в регентах. Внезапно она задалась вопросом, кто в зале поддерживал Один Молнию – не прикрывает ли кто-нибудь столь заметными лиловыми шпорниками менее популярный выбор, – и если на то пошло, то где же Десять Перл из министерства науки и когда он к ней подойдет?

– Готова представиться императору, – лукаво спросила Три Саргасс, – или сперва еще постоишь и поглазеешь?

Махит хмыкнула без слов, беспомощно развеселившись.

– А ты как себя почувствовала, когда впервые увидела, как поднимается трон?