В замке стояла тишина; Макс подумал: а что в этом хорошего? Вот здорово, когда приходишь домой, а там человек, который готовит тебе ужин, слушает заодно радио, проигрыватель и телевизор, читает книгу, принимает ванну и кричит: «это ты? я в ванной, иди ко мне, у меня тепло и пахнет жасмином». Он пришел со школы — а в его комнате, в его кресле, сидела мама. Он вообще никого не впускал в свою комнату; бабушка уважала это желание, они ходили друг к другу как в гости — стучались и могли ответить «нет». А она — вошла так легко и сидит, читает одну из книг — Маклахлана, которого он так и не отнес Снегу. Похожа на бабушку, как и она — в пеньюаре, только ее фиолетовый, но тоже из шифона, шелка, кружев, со шлейфом, шуршит. Тапочки расшиты бисером, на каблуках, с загнутыми носами, восточные.
— Привет, — сказала она.
Макс бросил рюкзак в угол и сказал: «уходите».
— Как грубо, — подняла она брови. Макс с неприязнью заметил, что она, в отличие от бабушки, сильно красится: брови подведены, глаза, губы, пудры слой. Словно для съемок.
— Я никого не впускаю в свою комнату, — ответил он.
Она оглядела комнату еще раз; пока ждала сына — прощупала каждый миллиметр: какой он, чем живет? Геральдические лилии на стенах — красный шелк с золотом; из красного бархата, с золотыми кистями балдахин над тяжелой резной кроватью; из красного резного дерева вся мебель; это была парадная спальня, для наследника престола, который посетит раз в жизни вассала; до Макса в ней никто не жил, даже не думал; после кровати самым большим предметом в комнате был стол — весь завален бумагами; Марианна пыталась прочесть, но почерк Макса был ужасен, как у врачей. Она решила подарить ему печатную машинку — портативную, такую смешную, маленькую, как щенок овчарки, свернувшись, спит; одежда у него была в основном английская, хорошая, но блеклая, она подумала, что он, наверное, совсем незаметен в толпе; если не поймать случайно взгляд — бегущего по лезвию бритвы; увидела много-много книг, взяла самую верхнюю и поняла, что это книга его друга: Снегу — было написано на первой странице — Кайл Маклахлан; «если я скажу, что знаю Кайла, играла в его пьесе первую роль, и он пришел на первое представление, и был оглушительный успех, и он поцеловал мне руку, а потом мы ужинали, но не спали — он любит некую Лору Палмер, одноклассницу, по сей день; он полюбит меня? только он начнет спрашивать, нравятся ли мне книги Кайла, а я ничего о них не знаю, я не чувствую книг; ничего не читала, кроме своей роли; даже не знаю, о чем пьеса; а он, наверное, и сам пишет…» Марианна знала и многих издателей, могла бы договориться, но подумала: Максу не это нужно, черт знает, что вообще нужно этому молодому человеку с прозрачным некрасивым лицом, родившемуся словно на Крайнем Севере, — о, как она расстроилась, что это не он, не синеглазый, не черноволосый, не белокожий, мальчик-Белоснежка…
— Ты правда живешь в ней? Здесь нет ни плакатов, ни картин, ничего личного.
— Я живу в замке — он мое личное. Я люблю книги из библиотеки, люблю картины из галереи — не тащить же их сюда.
— А какую музыку ты любишь? Франца Фердинанда или Баха?
— Снега Рафаэля.
— Он пишет музыку?
— Да, отличную притом.
— А какую?
Макс пожал плечами.
— Разную. К фильмам по книгам, которые ему нравятся.
Она посмотрела на книгу в своих руках так, будто впервые увидела книгу вообще — как абориген южных островов, затерянных от цивилизации в океане: что это такое? книга? ее едят?
— А Кайл Маклахлан — хороший писатель?
— Да, просто суперовский. Снег говорит, что Кайл, наверное, даже человек хороший, ему можно позвонить среди ночи и сказать, что он классный, и Кайл не обидится, поймет.
— Снег — твой единственный друг?
«Ох, — сказал про себя Макс, — как все серьезно, я сегодня без обеда останусь».