Сеть

– Хо! Да он живее всех живых!

– Ты смеёшься надо мной, да?!. Ваш Ленин умер больше ста лет назад! Если не хочешь рассказывать об Ильиче – не рассказывай, только не надо издеваться! – сердито воскликнула Лиз.

Да, сложно явить человеку чудо, если он не желает в него поверить.

Видя, что моя подруга почти всерьёз готова обидеться, я встал и попытался взять её за руку, которую она отдёрнула.

– Лиз, я вовсе не издеваюсь… И не думал даже. Ильич – это оживлённый Ленин… то есть его мозг… то есть… – сбивчиво и виновато заторопился я.

– Ещё не легче! – Лиз всплеснула руками и засмеялась, покачивая головой: – Теперь ты мне хочешь сказать, что в вашем Институте занимаются оживлением покойников? Я оценила шутку!.. А, случайно, воду в вино у вас тут не превращают? Или, может, ещё какие-нибудь чудеса совершают? – Лиз резко села на крутящееся креслице, закинула ногу на ногу и, утвердив локоть на колене, опустила подбородок на кулачок. Глаза её иронично блестели, и всем своим видом она показывала преувеличенную заинтересованность и готовность слушать. Да, дружеское доверие было подорвано, меня решили воспринимать, как шалопая, готового на любое враньё ради внимания девушки.

– Никакими чудесами мы не занимаемся. И, разумеется, Ленина не «оживляли» в том смысле, в каком это «оживление» мог бы вообразить человек с улицы… – серьёзно, с чувством произнёс я.

Лиз, артистично-стремительно затрепетав ресницами, словно крыльями – бабочка, пытающаяся обогнать «Боинг», и закусив улыбающуюся губу, быстро-быстро закивала. Мне это было неприятно, но я сделал вид, что меня её скепсис не колышет, и продолжил:

– Ты, конечно, в курсе, что отпечатки пальцев у каждого человека сугубо индивидуальны, и не существует повторяющихся отпечатков? И подобно этому, у каждого человеческого мозга имеется своя, уникально-индивидуальная анатомическая схема возникновения и прохождения сигналов, которые мы в обыденной жизни называем мыслями, образами, ассоциациями, воспоминаниями и так далее…

– «Отпечатки мозга», – вставила Лиз всё ещё иронично.

– Назови, как хочешь. Ну а поскольку в мозгу находятся, так сказать, «ключи» от всех систем организма, то дальнейшее было делом техники. Шаг за шагом, петельку за петелькой психопрограммисты Института распутали узоры мозговых центров, соответствующих тем или иным психофизиологическим характеристикам личности и психики Ленина. Схему, которую ты обозвала «отпечатками мозга», оказалось возможным воссоздать с большой точностью. А затем – оцифровать, и… дав ей импульс, как говорит Стива, – «в виде хорошенького электрического пинка» – заставить действовать! – закончил я, и выдохнул. Фу, чёрт, я и не думал, что постороннему так сложно воспринять то, что для нас в Институте стало обычным…

– Примерно таким образом и был «оживлён» Ленин. Ну, мы его в Институте называем просто Ильичём, – заключил я, и тоже сел. У меня даже колени дрожали.

После этого, как пишут в романах, – «в комнате повисла тишина». Или, лучше – «воцарилась гробовая тишина». Раз уж речь зашла об «оживлении», пусть и переносном смысле.

Пауза затянулась, видимо, Лиз соображала, шучу я или нет, и как ей реагировать, и я решил уточнить:

– Ну то есть, его физический мозг, конечно, продолжает, как ты видишь, оставаться куском мумифицированной плоти – но зато ИМ получил в своё распоряжение мышление Ленина, практически такое, каким оно было при жизни вождя пролетариата, со всеми его особенностями и нюансами. По сути, наш Ильич, – это особая компьютерная программа…

Вновь повисло молчание. Слышно было лишь тихое жужжание поворачивающихся видеокамер, – Ильич рассматривал нас, – и ещё более тихое, чуть слышное гудение от пульта.

Лиз искоса, вроде даже со страхом, взглядывала то на мозг в «аквариуме», то на меня.

– А раньше?… – глухо и робко выдавила она.

– Что – «раньше»?

– А чем он был раньше? До того… до того, как вы… его… – она запнулась, не в состоянии подобрать подходящее слово.