«Господи, спасибо тебе, спасибо, — еле слышно прошептала она, крестясь. — И… да будет на всё воля твоя».
Схимник стоял у иконы Казанской божьей матери, созерцая спокойный её лик. Он поставил свечу и тихо произнес молитву. А потом, внезапно, услышал за своею спиной:
— И будет в сердце твоем лик её божественный, слезами орошенный образ…
Он обернулся. Сзади стоял человек, будто сам сошедший с иконы. В длинном одеянии с капюшоном, черное с серебром. С тихим, светлым ликом. Без возраста. С проницательными, живыми глазами, бездонными, как небо. Хотелось назвать его старцем, хотя на лице не было морщин, а в бороде и волосах — седины.
— Я - Отшельник. Так меня называют некоторые люди. Вы ожидаете меня и юношу на костылях? — тихим, чуть приглушенным, голосом спросил он.
— Да. Меня называют Схимником.
— Он уже направляется сюда. После — мы все осторожно двинемся на выход. За нами следят две женщины. Это — из наших?
— Да.
Парень на костылях, медленно, с трудом, передвигаясь, приблизился к ним. Бросив на обоих скользящий взгляд, он подошел к иконе, и, оперев костыль о стену, полез в карман за свечей.
— Давайте, я вам помогу, молодой человек! — подошел к нему Схимник.
Парень протянул ему свечу и сказал условную фразу:
— Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут…
— Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят, — отозвался Схимник.
— Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божьими, — продолжил подошедший к ним Отшельник.
Схимник зажег свечу от других свечей и поставил поближе к образу. Парень на костылях тихо произнес молитву.
— День гнева — день сей, день скорби и тесноты, день опустошения и разорения, день тьмы и мрака…, - произнес неожиданно Отшельник. — Вот вам по хлебцу освященному, путники.
Он протянул им по маленькой просфоре. Они приняли их и спрятали в карманы.
— Смерти не будет, застынет природа, когда восстанет творенье, — произнес Отшельник громко.
Вокруг послышались шепотки:
— Блаженный!