Алита. Боевой ангел. Айрон Сити

Она кивнула, чувствуя себя так, будто Вектор одновременно уговаривал и выговаривал.

Хьюго ей не нагрубил? Выражение на лице Вектора сменилось с угодливого на угодливо-озабоченное.

Все в порядке. Проблема не в нем, заверила Вектора Кирен. Она просто удивилась. Она не знала, что на трассу пускают детей без сопровождения.

Вектор от всей души рассмеялся. О, дорогая моя Кирен! Хьюго — мальчишка, а не ребенок.

Потом пришли Идо с Клеймором, левая рука которого болталась на одном проводе, и Вектор исчез, как делал всегда, стоило показаться ее мужу, если только не хотел сообщить что-то им обоим. Все из-за Идо. По тому, как он смотрел на Вектора, Кирен догадывалась, что Идо терпел его только ради работы, и порой его терпение было на грани.

Кирен спросила его, как он мог испытывать неприязнь к тому, кто платил так щедро. Фактически Вектор единолично покрывал расходы их клиники. Если бы не он, им давно пришлось бы прикрыть лавочку. Идо сказал что-то о помощи бедным и обездоленным за счет того, кто сделал их такими. Кирен ответила, излишняя самоуверенность — не самая привлекательная его черта.

Про себя она решила, что он просто ревнует. Идо никогда не был ревнивым, никогда не завидовал чужим вещам или способностям.

Но то было на Залеме. В Айрон сити даже святого слегка напугал бы привлекательный и явно влиятельный мужчина, одетый в костюм ручной работы и качественные кожаные ботинки и разъезжавший повсюду в собственном лимузине. Вектор всегда был одет безупречно, прямо как когда-то они с Идо.

Кроме того, он прекрасно изъяснялся, по крайней мере, для Айрон сити. Стоило ему сказать всего несколько слов, и Кирен стало ясно, что он старался как мог, имея только базовое образование и интеллект чуть выше среднеуличного. Но ей было с чем сравнивать. Всякому, кто родился на земле, Вектор должен был казаться высшей формой жизни. Большая часть жителей Айрон сити видела его именно таким. На Кирен произвело впечатление то, какого успеха он сумел добиться при столь скудных ресурсах.

Живи они в Залеме, Дайсон Идо, которого она знала и любила, с легкостью затмил бы его. Но здесь, внизу, Вектор показал ей, как опустился Идо. Задолго до той ночи Идо начал как-то съеживаться и блекнуть в ее глазах. Может быть, ему казалось, что это она удалялась от него. Но на самом деле все было наоборот.

День за днем они работали в клинике, но она была не с ним, а просто в том же месте. Приняв изгнание, Идо сдался. Он лишился прежней своей силы и обаяния, и ничто не могло помешать им отдалиться друг от друга. Даже их дочь. Идо был совершенно слеп, он не видел того, что происходило у него под носом.

Кирен поднялась из-за поцарапанного, кривобокого кухонного стола — одного из невыразимо жалких и убогих предметов мебели в квартире — достала пакетики и воду в бутылках, которые Вектор преподнес механикам после последней игры, и заварила себе еще одну чашку чая. Чай вроде бы был взят из партии, предназначенной для Залема, а вода разливалась в личной винокурне Вектора, но все равно вкус казался ей немного странным. Может быть, все дело в ужасном воздухе.

Она открыла пошире окно возле стола и включила напольный вентилятор. Стало немного легче. Этой ночью было слишком душно даже по меркам Айрон сити. Высунув голову из окна, Кирен взглянула в затянутое тучами небо, не на облака, а на темный силуэт, на диск летучего города. Внизу у погоды было только три основных варианта: дождь, подготовка к ливню и последствия ливня. С редкими проблесками голубого неба. Боже, как она скучала по Залему!

Она не могла простить Дайсона за это, и никогда не сможет. Он ведь признал поражение, смирился с приговором Новы — доставленном бюрократами! — без боя. Это он сделал капсулу, чтобы они могли приземлиться среди кучи мусора. Как будто там им было самое место! Это он решил открыть клинику и помогать тем, кто оказался в худшем положении, чем они. Как будто могло быть что-то хуже! Никто в этом жалком городишке не потерял столько же, сколько они.

Но попытался ли Дайсон вернуть хоть что-то? Конечно, нет. Он был слишком занят, играя в святого, помогая так называемым невезучим. Вспоминая об этом теперь, она не могла с уверенностью сказать, сколько еще прожила бы с ним под одной крышей. Казалось, он вполне доволен жизнью среди мусора, ничего не имея, ничего из себя не представляя, ничего не делая — по крайней мере, ничего стоящего, хотя знал, как она несчастлива. Он, наверное, считал себя терпеливым. На самом же деле он путал терпение и безучастность.

Ну хотя бы его прославленная бессонница позволяла ей спокойно отдохнуть. Они так много и тяжело работали, и Кирен так уставала, что у нее не было сил ни для физической близости, ни для оправданий своему нежеланию. Впервые в жизни она была рада его бессоннице.

А потом их дочь…

Кирен научилась отгораживаться от этого воспоминания. Худшее, что только может случиться с матерью. И она старалась не возвращаться к этим переживаниям. Со смертью дочери Кирен умерла и как мать, и как жена. И, тем не менее, она продолжала жить.

Но только не вместе с Идо. Не в доме, где они жили вместе с дочерью. Не в клинике, по которой девочка разъезжала в своем кресле, помогала им, раскладывая чистые инструменты и стерилизуя использованные, и болтала с пациентами в приемной. Не в доме, где Идо развесил все эти голограммы, на которых они выглядели по-настоящему счастливой и дружной семьей.

Эти картинки были такими нелепыми и возмутительными! Их дочь улыбалась, не зная ничего лучше, а Идо просто лыбился как идиот, потому что и был идиотом. Идо сделал так, что даже она кое-где выглядела счастливой. Как будто сам воздух, которым ей приходилось дышать, не вызывал у Кирен отвращения. Как будто она не ненавидела грязь, которая покрывала ее обувь, одежду и всю ее жизнь. При взгляде на эти кадры всякий мог решить, что они были маленькой счастливой семьей, живущей на земле.