Продавцы невозможного

В носках изящных полусапожек Пумы прятались металлические набойки, поэтому удары, которыми она осыпала бесчувственного Дьюки, получались весьма жестокими.

— Продолжаешь спор? — поинтересовался вышедший из конференц-зала Сорок Два.

— Заканчиваю! — Раскрасневшаяся Ева врезала валяющемуся на полу Фрэнку в последний раз, повернулась и, мило улыбнувшись, объяснила: — Он большой нахал.

— Угу, — подтвердила Красная. — Нахал и скотина.

— Как скажете. — Сорок Два рассеянно оглядел комнату, лежащие вповалку тела, лужицу крови рядом с Дьюки — Пума била Фрэнка не только в живот — и осведомился: — Мы можем уйти?

— Обижаешь, дорогой, — улыбнулась Роза. — Мы полностью контролируем здание. Твои новые программы великолепны, местные машинисты не видели, как ребята…

— Спасибо, Роза. — Легкий взмах руки заставил Красную замолчать.

— Машина у входа, — тихо произнесла Ева.

Сорок Два нерешительно посмотрел на дверь в конференц-зал. На закрытую дверь, за которой притаились лидеры почти всемогущего сообщества dd, за которой остались его братья. Посмотрел так, словно надеялся, что кто-нибудь из них выйдет и… Нет. Не выйдет. Никто и носа не высунет до тех пор, пока очнувшиеся телохранители не обеспечат должный уровень безопасности. Пока не уйдет напугавший их пророк.

— Уезжаем, — негромко приказал Сорок Два. — Нам здесь не место.

* * *

Анклав: Москва

Территория: Болото

«Шельман, Шельман и Грязнов. Колониальные товары и антиквариат»

Спокойное утро в милом доме — что может быть прекраснее?

Вот перед нами лежит голубой Эльдорадо, И всего только надо — опустить паруса. Здесь, наконец, мы в блаженной истоме утонем, Подставляя ладони золотому дождю.

Запись была старой, можно сказать — древней, то ли начала двадцать первого века, то ли вообще конца двадцатого. Имя исполнителя затерялось в череде музыкальных поколений, а вот Кирилл его помнил. Грязнов коллекционировал старую музыку на старых же носителях: виниловых дисках и толстых пленках, иногда, оставаясь один, включал ее — в кабинете антиквара стояли громоздкие проигрыватели — и слушал, сидя с закрытыми глазами в глубоком кресле. Пэт же регулярно пользовалась архивом отца, цифровым, разумеется, архивом, не дисками. Сначала из любопытства, потом втянулась, почувствовав, что слова некоторых забытых песен прикасались к тем стрункам души, до которых не добирались современные идолы.

Девушка открыла глаза, сладко потянулась и улыбнулась ползущему по противоположной стене солнечному лучику, непонятно каким образом пробившемуся сквозь толстые шторы.

— Привет!

Луч не ответил.

Здесь можно петь и смеяться, и пальцы купать в жемчугах. Можно гулять по бульварам, и сетью лукавых улыбок Можно в девичьих глазах наловить перламутровых рыбок, И на базаре потом их по рублю продавать.

Когда-то Пэт, как и подавляющее большинство нормальных людей, просыпалась с помощью «балалайки». В указанное время в голове начинала звучать негромкая музыка, намекая хозяину, что пора вставать, или шептал что-нибудь приятное мягкий голос няни. Теперь же приходилось пользоваться коммуникатором.

Пэт дотянулась до тумбочки, остановила запись, подумала и надавила на пару кнопок, подключив карманный компьютер к настенному монитору. Привычку смотреть утренние новости Грязнов называл первым признаком взросления.