— Машинисты говорят, что парни пока не наглеют, принюхиваются. Но наши защитные программы их со следа не сбивают.
— Нейкисты?
— Угу, — подтвердил Таратута. — Тритоны Сорок Два.
— Как же вы их засекли?
— Etiam capillus unus habet umbram suum.[2]
Говоря о нейкистах, или «тритонах Сорок Два», Филя совсем не имел в виду, что его прощупывают именно сподвижники главного террориста планеты. «Тритонами» с недавних пор величали всех, кто использовал придуманную Сорок Два троицу: и правоверных последователей Поэтессы, и тех, кто плевал на Эпоху Цифры с высокой колокольни. Возможно, пророк нейкистов действительно мечтал о справедливом мире, однако пока действия Сорок Два привели лишь к выходу сетевых преступников на качественно новый уровень.
— Надеюсь, вы их не спугнули?
— Ни в коем случае, — подтвердил Таратута.
— Хорошо.
Грязнов вытащил из кармана золотую коробочку и вытряхнул на ладонь белую пилюлю. Сообразительный Филя поднес хозяину стакан воды и, дождавшись, когда Кирилл проглотит лекарство, участливо осведомился:
— Болит?
— У меня всегда болит, — угрюмо ответил Грязнов, возвращая стакан.
— Но в последнее время сильнее?
Кирилл прищурился на помощника.
— Ты защитил докторскую по медицине?
— Я просто вижу, — негромко ответил Таратута, продолжая вертеть в руке стакан. — Я просто все вижу.
Именно Филя ездил в Мутабор за таблетками для Грязнова, а потому он лучше других знал, насколько больше пилюль приходится принимать Кириллу в последнее время. Речь шла не о привыкании — лекарство храмовников не было наркотиком, просто усилились мучающие антиквара головные боли.
— Я успею, — все так же угрюмо произнес Грязнов. То ли Таратуте пообещал, то ли себе. Помолчал, вернул коробочку в карман и спросил: — Ты помнишь, что сегодня вы с Олово…
— Ipso.[3] А почему вы спросили?
— Memoria minuitor, nisi eam exerceas.[4]