— Самая надежная охрана!
Реклама лезла отовсюду. Визжала из уличных мониторов и ласково нашептывала в «балалайку», пестрела на стенах и лезла в руки яркими буклетами. Чума беспорядков ушла, не могла не уйти: срыв карнавала Кауфману бы не простили. Пришло время пира.
— Знаменитые танцоры ушу из Пекина!
— Самый богатый выбор разрешенных наркотиков!
— Новейшие трансеры-проститутки! Премьерный выход! Девственницы!!
Секс и шоу, алкоголь и химия. Снова секс. Во время Бала становились доступными богатые каперские метелки, чистенькие и умелые. В водовороте карнавала, в мельтешении масок… В любом углу, не стесняясь посторонних глаз. Или на виду, под хохот мимолетных приятелей, обливающих вас вином…
Пир после чумы.
Пир вместо чумы.
«Даже в независимых Анклавах, где жизнь сковывают минимум запретов и правил, приходится вводить праздники абсолютной свободы. Дни, когда забываются сословные различия…»
Окружающий мир наконец-то пробил оборону Урзака, мрачная сосредоточенность уступила место мыслям, не относящимся к делам. Банум даже шаг замедлил.
«Отрешаясь от запретов, они превращаются в животных или прикасаются к мечте? Попадают в Эдем, где все равны и свободны…»
Любая Традиция несет комплекс запретов, ограничивающих свободу адептов. Во благо? Безусловно. Но что есть карнавал? Способ выпустить пар или Истина, весело хихикающая в безумных ночах и намекающая ревнителям Традиций, что там, за чертой, их игры и запреты не имеют смысла?
Мысли посторонние… Не запретные — для Урзака давно уже не существовало запретов, — просто посторонние. Но любопытные. Было бы интересно поразмышлять над ситуацией, сидя у камина. Почитать, что писали на эту тему теоретики различных Традиций, сравнить.
А вслед за мыслями нахлынули чувства. Мир вокруг неожиданно перестал быть потоком сухой информации. Обрел душу. И она посмотрела на Урзака блестящими глазами идущих навстречу девчонок, звоном разбившегося где-то стекла, запахом жарящихся лепешек. И Банум остановился, удивленный столь неожиданно накатившими ощущениями, медленно отошел к стене, не желая стоять на пути потока пешеходов, огляделся…
И понял, что послужило толчком к столь странному состоянию.
Сухаревка.
Нигде больше, ни в одном другом Анклаве, Урзаку не доводилось видеть подобной улицы.
В самом центре плотно заселенной территории, но одноуровневая. Дома многоэтажные, но ни пешеходных дорожек, ни бетонных ярусов мостовых над ней нет. Привычный гомон, обыденный шум, тысячи людей… И взгляд спотыкается на сосредоточенно работающем чеканщике. Результаты его труда выставлены тут же: подносы, кувшины, кубки. А рядом другая посуда — глиняная, расписана яркими птицами, словно сошедшими со страниц детских сказок. И свистулька. Тоже глиняная. Урзак не удержался — подошел, взял в руку. Как сомнамбула подошел, с трудом контролируя себя. Тихонько дунул.
Настоящая.
Вот деревянные куклы, марионетки, истории приключений которых дети придумывают сами. А вот тряпичные. Такие неуклюжие на фоне штампованных на конвейере пластмассовых красавиц и такие теплые, мягкие. Не авторские работы для верхолазов — Банум понял это по ценам, — игрушки, хранящие тепло человеческих рук, которые мог купить любой обитатель Болота.