Сентябрь

Нужно выходить… С рассудком боролись боль и усталость, сопровождавшие его в течение всех дней самостоятельного выхода из-под Млавы, сквозь уже занятую территорию. Отхода в одиноч­ку, с тех пор, как на отступающую в беспорядке, перемешанную с машинами беженцев колонну с пу­стого неба свалились истребители.

Нужно идти… С усилием он поднялся и накинул на плечи тяжелую, похоже, времен еще пре­дыдущей войны шинель, которую оскорбительно прозвали шиншиллой. В плотной шинели этой теп­лой осенью было ужасно жарко. Зато она была к месту в холодные ночи, серебрящиеся под утро ро­сой, которая очень скоро превратится в иней. А в лесу, когда приходится спать под свисаю­щими до самой земли еловыми лапами, на упругом, пахнущем матрасе из иголок, она была попро­сту необхо­дима. В лесу, который в очередной раз в нашей задолбанной истории становился по­следним убежи­щем.

Шинель он не сворачивал, не крепил к вещевому мешку. Под ней можно было спрятать корот­коствольную винтовку, повешенную, по-охотничьи, стволом вниз. Ту самую, которая не слиш­ком-то и пригодилась в ходе последнего столкновения, когда сам он вжимался в землю, пытаясь укрыться от надвигающегося на него чудища. Винтовка дергалась, сотрясаемая отдачей, пули высек­али на броне искры, а в голове болтался мрачный анекдот, ходивший в роте с самого начала войны. О том, как капрал учит призывников, как сражаться с танками. Всего то, пихнуть штыком вон в ту щель…

ʺЩелиʺ не было. Вместо нее он увидел блестящее пуленепробиваемое стекло перископа, вид­ное замечательно, потому что танк остановился в паре метров от мелкого окопчика, на дне кото­рого он сам свернулся. Шершавый панцирь, покрытый пятнами камуфляжа, походил на змеиную шку­ру, выгнутые крылья, блестящие траки гусениц, повисшие над самым окопом, моли в любой мо­мент вда­вить в землю ту кучку мяса и экипировки, в которую он превратился.

Затем увидел вспышку и вдвигающийся вовнутрь ствол пушки, мягкий удар в лицо, испытав лишь удивление от того, что не слышит выстрела. Последнее, что помнил, то был полк механизиро­ванных гренадеров, перекатывающийся через их позиции.

Он забросил за спину рюкзак и подскочил на месте, чтобы проверить: не брякает ли экипиров­ка. Кривая усмешка. Появились навыки, а ведь прошло всего лишь несколько дней. Быстро… Другое дело, что у тех, которые подобных навыков не приобрели, другого случая уже и не будет.

Господи Иисусе, пан капитан… Как быстро поднялся он в чинах всего лишь за неделю: от под­поручика запаса до капитана, командира батальона. Очень даже неплохо для резервиста. От гор­дыни уберегло только то, что из всего батальона можно было бы собрать неполный взвод.

Впрочем, командовать пришлось не долго. Он еще успел организовать оборону какой-то безы­мянной деревушки, потому что планшет с картами куда-то подевался вместе с предшественни­ком, от которого осталась лишь большая воронка в земле и ремешок от того самого план­шета, по­скольку от самого командира не осталось ничего, что можно было бы идентифицировать. Вступить в безнадеж­ный бой он приказал уже после трезвого замечания сержанта: "Курва, это ж и упиздовать некуда". А капитуляция разворачивавшимся как раз в наступление вражеским танкам давала малую надежду в отношении применяемой теми тактики, которая, в первую очередь, за­ключалась в обстре­ле всех по­тенциальных мест сопротивления, а затем – во фронтальной атаке. Противник быстро научился такой тактике, не встречая противотанковой защиты и исключив немногочисленные и уста­релые танки.

Единственным выходом было спрятаться в как можно более прикрытых местах и пере­ждать обстрел. Танки, в конце концов, раскатали деревушку, оставляя после себя горящие балки домишек и разбитые дымовые трубы. А потом они покатили дальше, не уделяя особенного внима­ния позиции, с которой прозвучали совершенно безвредные выстрелы. Неприятель не морочил себе голову пленни­ками, он пер дальше, на восток, чтобы, в соответствии с основами, захватить как можно больше тер­ритории. Лишь впоследствии должны были прибыть те, которые займут за­хваченные площади.

Он уже не помнил, как в затянутой дымами пожаров деревушке собрались остатки бата­льона, от которого осталось всего лишь отделение, ни как его вытащили из разрытого гусеницами окопа. Оч­нулся он только лишь в кузове трясущегося грузовика на покрытой выбоинами, забитой беженцами дороге.

"Господи Иисусе, пан капитан…".

Искривленное гримасой лицо молодого рядового в сидящей набекрень каске на фоне темнею­щего неба, которое сейчас осветится огнем взрывов… Словно остановленный в кадре кино­пленки темный силуэт самолета…

Хватит воспоминаний. Пора сойти с дороги, подумал он снова.

За Острувью дорога спускается с небольшого холма. Она идет прямо до самого поворота за домиком лесничего. Подшитый кустами можжевельника лес делается гуще, исчезают акации и оди­чавшая алыча, зарастающие канавы неподалеку от города.

Вправо отходит серьезный тракт с покрытием из гравия, ведущий через Нагошево и Турку вплоть до Бро­ка, до моста через Буг. Говоря же по правде, до места, оставшегося от моста, так как он разде­лил судьбу большинства мостов, разрушенных в первые часы войны, когда бомбы свалились на перепра­вы.

Неважно, подумал он, маршируя по хрустящему гравию. Лето сухое, Буг не такой уже и глубо­кий. Во время каникулярных походов в замшелые, еще довоенные времена, он узнал места, где реку можно перейти вброд, тем более, при низкой воде. Еще он помнил типичные подляские лод­ки. Узкие, из сосновых просмоленных досок, которые прячут в прибережных кустах, примотанные цепями к рас­тущим над водой ольхам. Кто знает, может какую и найдет.

Солнце стояло еще высоко. Он надеялся на то, что до наступления сумерек доберется до реки, оставалось всего двенадцать километров, немного подальше, чем по удобному, но опасному шоссе. Капитан собирался сойти с гравийной дороги и дальше следовать по опушке. Он не предпола­гал, чтобы враг занял столь несущественные, лежащие на окраине местности, но следовало опасать­ся моторизованных патрулей. Правда, в Турке имеется школа… Большая, замечательно годя­щаяся под пункт связи или пункт ПВО. Тем более, ее следует обойти.

В лесу было прохладнее; теперь тяжелая шинель уже не так докучала. Уплотненные и влаж­ные камешки под ногами уже не шуршали, дорога шла как раз по низинным, болотистым частям леса, здесь было мокро даже в средине самого жаркого лета. Капитан усмехнулся, прикусывая губы; сюда он приезжал собирать грибы, или же просто проезжал мимо, когда отправлялся в Острув за покупка­ми.

Лес глушит звуки, а размышления не способствуют осторожности. Когда капитан вспоми­нал, как когда-то, именно в этом месте, прислонил велосипед к дереву и, растянувшись на мхе, долго гля­дел в снующие по небу кучевые облака – камешки зашуршали под шинами быстрой брони­рованной раз­ведывательной машины.

Капитан застыл посреди дороги, прекрасно понимая, что уже слишком поздно отпрыгивать и прятаться в лесу, как на злость, высоком, с редко разбросанными кустами можжевельника. Он пре­красно знал, что в тяжелых ботинках, которые утопали бы в ягоднике, далеко бы не убежал. Во вся­ком случае, настолько, чтобы его не догнала пуля из пулемета MG.