Сентябрь

Он мог только лишь сойти на обочину, медленно, не делая резких движений, и глядеть на ма­шину с надеждой, что те не станут тратить патроны на еще один отброс побежденной армии.

Капитан не отвел глаз, когда громадные ребристые шины катились мимо, отбрасывая в сторо­ны мелкие камешки. Он знал, что это не слишком-то разумно, тем не менее, поглядел прямо в лицо высунувшегося из "башенки" солдата, туда, где за запыленными очками-консервами наме­ревался увидеть глаза. Не увидел. Лишь черный глаз ствола тяжелого пулемета, ведомого грена­дером, все время глядел куда-то в сторону пряжки у него на поясе.

Капитан без всякой задней мысли регистрировал мелочи, все время, ожидая того, что чет­ко видимая ладонь в черной перчатке нажмет на спусковой крючок, пулемет рванет свисающую с боку ленту, конец которой прятался в цинке из прессованной жести.

Черный глаз ствола исчез. Гренадеру не хотелось вертеть ствол дальше. Он не посчитал офицера в ободранной шинели и стоптанной обуви стоящим нескольких патронов.

Разведывательная машина резко рявкнула открытой на всю катушку дроссельной заслон­кой и ускорила движение, Из-под восьми колес взлетели фонтаны гравия.

Капитан не почувствовал облегчения, на это у него просто не было времени. Из-за поворо­та дороги с характерным низким гулом и скрежетом гусениц выкатилась туша танка. За ней другая, и еще, и еще… Пятна солнечного света, профильтрованного сквозь ветки, ползали по броне, на башнях отмеченной черными крестами.

Люди в открытых люках не были столь же внимательными, как пулеметчик в разведыватель­ной машине; у них даже шлемов не было, только черные пилотки. Пальцами они показывали на стоя­щую на обочине одинокую фигуру.

А они избегают леса, предпочитая хорошие дороги, открытые поля. В лесу танк слепой. Вот здесь мы в безопасности, в этом наше преимущество. Еще одна устоявшаяся истина, повторяемая до полной затертости с целью подкрепления и так далее… Как та, многолетней давности, что их танки из картона сделаны. Так что Вислу форсировать не смогут, потому что расклеятся.

Капитан выдержал насмешливые взгляды, радостные возгласы, теряющиеся в грохоте мото­ров. Он стоял с высоко поднятой головой, прекрасно понимая, как выглядит сейчас в затрепан­ной ши­нели, допотопной фуражке, с несколькодневной щетиной на лице со впалыми щеками. Он глядел пря­мо на них и видел, как под его взглядом стираются издевательские усмешки, как глаза под пилотками делаются стальными, лишенными какого-либо выражения.

Водитель-механик рванул рычаг. Гусеница на миг замерла – танк забросило на обочину. Офи­цер побежденной армии свалился в неглубокий ров, обсыпанный пылью и гравием, выбро­шенными из-под гусениц. Когда он поднял голову и выплюнул попавший в рот песок, сквозь удаляю­щийся от­звук двигателя пробился довольный, издевательский гортанный гогот.

Речка называлась точно так же, как и окружающая местность – Турка. Походила она на са­мый обычный поток, питаемый стоками с полей – мелкий и узкий. Вдалеке ее течение отмечали только вы­сокие ольхи, пересекающие полосой луга.

Но она фигурировала на картах, даже не сильно крупномасштабных. Вода была такой, как когда-то: холодной и чистой, она быстро текла по каменистому дну. Она же приносила облегчение стертым, напухшим стопам.

Капитан решил переночевать в кустах можжевельника на опушке и съесть последнюю банку консервов, последнюю из тех, которые сам он несколько дней назад забрал из разбитого гру­зовичка. Schweine Zungen – заливные свиные языки. А вскоре нужно будет решиться, даже риск­нуть зайти в какой-нибудь дом. Дорога ждет долгая, а есть нужно.

Видимые на горизонте постройки казались не тронутыми войной. Как будто бы ничего и не случилось. Одним лишь беспокоящим элементом была вздымающаяся над ними тонкая игла с едва видимыми растяжками.

Мачту антенны капитан заметил, с трудом напрягая зрение, поскольку бинокль потерял уже давно. Он догадывался, что Турку уже захватили; возможно, установили пункт связи, возможно – пост ПВО. Расположение было подходящее, неподалеку от транзитного шоссе: между Вышкувом и Остру­вью Мазовецкой. В тишине сумерек даже со столь далекого расстояние был слышен шум движущего­ся по этому шоссе транспорта.

Встреча с патрулем на бронетранспортере в лесу выбила капитана из шаткого равновесия, в котором он находился с самого начала возвращения с проигранной войны. Но когда капитан пы­тался спокойно об этом размышлять, то пришел к довольно-таки утешительному выводу. Враг не охотился на отдельных невооруженных солдат, не пытался взять их в плен. Наверняка, у него было достаточно забот с теми, которых уже схватил…

Оказалось, что решение не снимать форму и не искать гражданские тряпки было правиль­ным. А может и по-другому, оно не было по сути своей неправильным. Капитан не знал, а не спра­вился бы лучше какой-нибудь гражданский, один из моря беженцев. Только не хотелось ему запро­сто так по­гибнуть в накапливающейся в небольших городках и лагерях толпе, которая, под чутким взглядом по­бедителей толпилась вокруг котла с похлебкой.

Это не было сознательным решением, следующим от отказа сложить оружие, продолжения сражения, нежелания сдаваться. Скорее всего: из-за отсутствия решения, что было логическим по­следствием последних недель, в течение которых он чувствовал себя захваченным разыгрывающи­мися событиями. Когда о последующих шагах решения принимались, самое большее, четвер­тью ча­сами ранее. А чаще всего, решения принимались за него.

Сам он хотел только вернуться. Ведь всегда возвращаешься. Даже если возвращаться не к чему.

Предвечерняя тишина усыпляла, натруженные ноги немели в холодной воде.