Данилевская молчала. У адвоката не было никаких сомнений, что подсудимая плохо расслышала вопрос. Признаться, она сама сложную прибалтийскую фамилию разобрала не сразу. Дубровская взглянула на клиентку, пытаясь понять, требуется ли ей помощь, но замерла, как завороженная. Диану трудно было узнать.
Вернее, все вроде бы оставалось, как было: те же глаза, тот же бледный цвет лица, те же беспокойные руки. Но произошло что-то странное, какая-то необъяснимая метаморфоза, когда вместо прежней женщины, неразговорчивой, замкнутой на своих проблемах писательницы, на скамье подсудимых оказалась совсем другая особа. В ее глазах появилась жизнь, лицо ожило, даже плечи, до этого момента опущенные, словно от тяжкой ноши, распрямились. Ноздри затрепетали, губы дрогнули, выдавая себя.
– Вопрос не имеет отношения к делу! – встряла Дубровская на всякий случай. Она боялась того, что может сейчас произойти.
– Не имеет отношения? – ухмыльнулся прокурор. – А вы взгляните на свою клиентку, прежде чем это утверждать.
Он был прав. Абсолютно прав! Дубровская, если бы не видела это своими глазами, никогда не поверила бы, что люди, не говоря не слова, могут так себя выдавать. Павел Максимов понурил голову. У него не было сил взглянуть в глаза защитнику.
– Итак, Ояр Манкявичус – вполне реальный персонаж, тридцати пяти лет от роду, – продолжил обвинитель, сверяясь с листком бумаги, испещренным мелким почерком. – Известный спортсмен, альпинист, на его счету не один десяток сложнейших восхождений. Душа компании. Весельчак и балагур. Неоднократно работал в группе с Ольгой Крапивиной и даже, очень непродолжительное время, пытался за ней ухаживать.
– Это неправда! – раздался громкий отчетливый возглас, от которого вздрогнул даже судья. Как-то не сразу поняли, что голос принадлежит Данилевской.
– Ну так поясните, в чем моя неправда? – змеем-искусителем выступил перед зачарованной публикой обвинитель. – Вы опять будете говорить, что это вымышленный персонаж? Тогда я предоставлю суду копии его документов. Вы будете оспаривать его спортивные достижения? Уверяю, в этом нет смысла, ответы на посланные мной запросы уже на руках. Но это вам неинтересно. Позвольте, отгадаю… Вам не пришлось по вкусу мое последнее утверждение. Насчет того, что связывало между собой Ояра и Ольгу Крапивину? Но это факт, который согласны подтвердить несколько человек. Что же вы молчите?
Данилевская хватала ртом воздух, как рыба, выброшенная на пляж. Стоя перед всеми этими людьми, перед прокурором, который выставил ее личную жизнь на суд людской, она чувствовала себя беззащитной, обнаженной, как перед толпой жадных до развлечений зевак.
– А, может, правда в том, что вы отбили у подруги этого занятного персонажа? – с издевкой спросил прокурор. – Не в этом ли кроется причина вашей вражды? И так ли искренни вы были, утверждая здесь, что просто устали писать? Так ли уж случайно полетела вниз Ольга Крапивина? Отвечайте, я даю вам слово!
– Я возражаю, Ваша честь! – пришла в себя Дубровская. – Прошу отложить допрос моей подзащитной, пока обвинение не представит в суд этого свидетеля, Ояра Манкявичуса.
– Просьба защитника резонна, – заметил председательствующий. – Итак, вы способны обеспечить явку свидетеля?
Прокурор смотрел на них со своей фирменной улыбкой, которая, разумеется, предвещала очередной сюрприз.
Глава 17
Запутавшись в сюжетных линиях своей новой книги, я как-то не сразу заметила те изменения, которые произошли с моей подругой. Она заметно похорошела: опять распустила волосы по плечам, стала подкрашивать ресницы.
– Твоя подруга влюбилась, – сказал муж однажды вечером, убирая со стола посуду.
– С чего ты взял? – удивилась я, выплывая из своих грез в реальность. – Она мне об этом ничего не говорила.
– А об этом и говорить не надо, – усмехнулся он. – Достаточно взглянуть. Ты заметила, что сегодня мы почти нормально попили чаю, и она ни разу не сцепилась со мной, по своей давней привычке?
– По-моему, это не показатель, – с сомнением проговорила я. – Просто сегодня у нее хорошее настроение.
– Много ты понимаешь! – махнул рукой супруг. – После того как ты забросила работу в школе и занялась писательством, у тебя определенно съехала набок крыша. Ты витаешь в облаках, и я иногда сомневаюсь, слышишь ли ты меня вообще.