– Знаете ли вы причину, по которой ваша супруга так жестоко обошлась с литературной героиней, списанной с Крапивиной Ольги?
Павел тяжело пожал плечами:
– У Дианы был творческий кризис. Это страшная штука, скажу вам! Конечно, людям, далеким от искусства и литературы, такое состояние не понять. Человек разрушает самого себя. Он до бесконечности копается в собственных мыслях, поступках, словах, пытаясь определить – что он собой представляет, нужно ли его творчество кому-нибудь? Художники режут на куски собственные полотна. Писатели жгут рукописи.
– Но Диана вроде бы считалась успешной писательницей?
– А кто определяет степень успеха? – горько усмехнулся Максимов. – Диана полагала, что ее книги – слезливые женские истории, написанные только для того, чтобы домохозяйки, помешивая половником борщ, не слишком скучали при этом. Разумеется, Крапивина вносила в это дело свой посильный вклад, когда принималась критиковать ту или иную выходку своей героини. В результате Диана отплатила ей сторицей, завершив последний роман гибелью скалолазки. Понимаю, что она поступила слишком круто, но ее душевные терзания на тот момент достигли своего пика. Сдав рукопись в издательство, Диана дала клятвенное обещание больше не писать.
– Зачем ваша супруга поехала в горный лагерь?
– Ответ очевиден, полагаю, Диана хотела примириться с подругой и искала для этого подходящий момент. Крапивина в дом к нам больше не приходила. Где же было возможно застать ее? Только на скалодроме, в горном лагере.
– Как вы относитесь к гибели Крапивиной?
– А как я могу относиться? – пожал плечами Максимов. – Все это чудовищно. Но еще ужаснее то, что Диану пытаются обвинить в преступлении, которого она не совершала! Не знаю, что произошло там, на скале, но уверен, что моя жена не имела к этому никакого отношения. Может, это был несчастный случай. А может, и человеческий умысел. В лагере жила психически нездоровая женщина, повариха Мария, ревностно относившаяся к литературной славе «Скалолазки». Может, она и столкнула в пропасть свою покровительницу? Кто сейчас скажет?
Дубровская понимала, что заставить суд поверить в причастность к делу неуловимой Марии у них нет никаких оснований. Тем более что сама Диана наотрез отказалась поддерживать такую линию защиты.
– Как отнеслась Данилевская к гибели подруги?
Максимов горько усмехнулся:
– Уважаемому государственному обвинителю было бы неплохо взглянуть на Диану в сентябре – октябре прошлого года. Может быть, тогда его уверенность в ее виновности была бы поколеблена? Конечно, он не видел, как молодая здоровая женщина превратилась фактически в растение, за которым приходилось ухаживать только для того, чтобы поддерживать в ней жизнь. Она никуда не выходила. Она отказывалась есть, спать. – Он повернулся к судье, тщетно пытаясь найти на его лице хотя бы слабое отражение собственных мыслей.
Берестов слушал его внимательно и даже что-то записывал на бумаге, но ни один мускул не дернулся на его лице, словно он заранее осознавал, что все это только спектакль, а участники процесса – всего лишь актеры, получающие гонорар за удачно сыгранную роль.
– Вы не представляете, Ваша честь, какое это жуткое зрелище – видеть молодую женщину, неподвижно лежащую в темной комнате, как труп, и смотрящую в одну-единственную точку на потолке. Я иногда определял, жива она или мертва, только по дыханию, такому неуловимому на слух, что мне приходилось класть голову ей на грудь. Мне и сейчас тяжело говорить об этом… И теперь, когда, казалось, шок уже позади, на нас обрушили еще одно испытание. Это уголовное дело! Я иногда думаю, что в том своем последнем романе именно Диана бросилась со скалы сама. А Ольга… Ольга вообще здесь была ни при чем…
– Господин Максимов! – выразительно начал прокурор. – Я не буду мучить вас многочисленными вопросами, памятуя, что вы приходитесь супругом нашей подсудимой и готовы ради нее пойти даже на клятвопреступление.
– Протест, Ваша честь! – возмутилась Дубровская. – Обвинитель в погоне за художественной выразительностью своего слога переходит все мыслимые границы…
– Поддерживаю. – Берестов насмешливо взглянул на прокурора. – Готовы ли вы огласить то, что в показаниях свидетеля Максимова является вымыслом?
– Нет, Ваша честь! Сказал ради красного словца… Ну так, свидетель Максимов, поясните суду, что вам известно о личной жизни Крапивиной Ольги?
– Только то, что она была одинока.
ebooksa