– Это не ерунда, каплей, – задумчиво проговорил Гурьев. – Вовсе это не ерунда. Я тебе скажу, почему она не хотела.
– Да что ж я, не дурак, догадался, – Чердынцев сжал кулаки. – Она боялась чего-то. Чего?
– Юровский их построил в подвале, сказал, что будет фотографировать. А вместо фотоаппарата достал маузер. А ведь отец, Николай Александрович, очень любил фотографию, много фотографировал, в том числе – семью, жену, дочерей, сына. Вот такой вот ряд воспоминаний, капитан.
– Ах ты, Господи.
– Скажи-ка мне вот что. Английский ты откуда знаешь?
– Выучил, – Чердынцев улыбнулся. – Просил её, чтобы занималась со мной… Она такая терпеливая была, и объясняла всё ладно, и вообще… Я просто хотел знать, о чём она по ночам говорит. Иногда просыпался от её голоса. Лопочет что-то – то по-французски, то по-английски. Больше по-английски почему-то.
– И что? Научился?
– А как же, – Чердынцев опять страдальчески сдвинул брови.
– Всё сходится, Михаил. Всё сходится. Ох, да что же это такое.
– А он… Он где?
– Кто?
– Этот.
– Юровский? Сдох в тридцать восьмом. От язвы желудка. Но ты не переживай, – верхняя губа у Гурьева на мгновение приподнялась. – Их ещё на наш с тобой век хватит. Кровью умоемся.
– И у тебя на них реестрик имеется, – хмыкнул моряк.
– Не без этого, – легко согласился Гурьев. – Но позже, позже, когда время придёт. Ты её любил, Чердынцев?
– Любил? – Чердынцев вздохнул, провёл задумчиво пальцем черту на скатерти. – Я не знаю. Это разве можно словами выразить?! Я был её. Весь. А она была моей. Почему я ей сразу не поверил?! Может, всё бы вышло иначе. Никогда не прощу.
– Ты это брось, каплей, – сердито сказал Гурьев. – Брось, слышишь?! У тебя такая дочь. Чудо. Сокровище. Бриллиант. Ты смотри мне, капитан. Не дури. Думаешь, я не понимаю, чего ты на забор лезешь всё время? Понимаю.
– Да?!?
– Да, – ледяным голосом произнёс Гурьев. И продолжил – нормальным: – И что ты чувствовал, знаю прекрасно. Думаешь, ей это было всё нужно – наряды, кареты, эполеты? Ей нужен был покой, каплей. И ничего больше. И она его получила. И не твоя вина, что всё так быстро закончилось. Нет в этом твоей вины. Хватит мучить себя и ребёнка. Понял?
Чердынцев молчал, наверное, целую вечность. Потом спросил, с трудом, будто выталкивая из себя слова и старательно не глядя в сторону Гурьева:
ebooksa