Учитель афганского

22
18
20
22
24
26
28
30

Стас поднялся на взгорок к Эдди. Снайпер, использовав павшую листву и сухие ветки, так искусно замаскировался, что его не было видно с двух метров. Перед ним, утопленная в песок, лежала винтовка.

— Здорово ты закопался, — сказал Стас. — И где так учат?

— В форте Бенинга, в Джорджии. А ты чего не спишь?

— Не хочется что-то. У меня в рейдах всегда что-то со сном случалось. Вроде сплю, а отдыха нет никакого, только хуже. Становлюсь словно пьяный. Так что мне легче не спать.

— У меня тоже так один раз было. После Первого. Казалось бы, ерунда, я и раньше удивлялся, почему нас в форте специально готовили к первому подстреленному, ведь его и в прицел толком не видишь, я, например, своего уложил с двухсот ярдов, но все мое непонимание кончилось, когда человек с простреленной головой стал являться мне во сне на протяжении нескольких недель подряд. Видишь ли, когда кого-то убиваешь, ты убиваешь что-то в себе, какую-то частичку. В моем представлении, это как длинный коридор с горящими лампами. Каждая лампа — человек, после убийства она гаснет. И вот наступает такой момент, когда тухнет последняя оставшаяся лампа, и ты сходишь с ума.

Стас не показал, что его задели слова Эдди. Парень был странный, что и говорить. Любил, усевшись в позу лотоса, смотреть на закат, была у снайпера такая нехорошая манера замаливать грехи за убиенных им людей.

Нехорошая надо сказать привычка. Стас насмотрелся таких в Афгане: ходит такой тихоня, домашний мальчик, тоскует, а потом вдруг застрелит на дежурстве лучшего друга и сам следом застрелится или, что гораздо хуже для него, подастся в горы к душманам.

Не понимает, дурашка, что он для них враг непрощаемый. Тут уж если повезет, то убьют его сразу, а уж если не повезет — уж лучше бы он тогда вовсе не рождался, ибо не рожден человек для таких мук.

Они помолчали. Стас тщетно пытался всмотреться через ПНВ в раскинувшуюся спящую долину.

— Я все думаю про Гирея, и чем больше я думаю, тем подозрительнее мне кажется этот тип. Как, по-твоему, почему он согласился нам помочь? — спросил Эдди.

— Ничего странного. По мусульманскому обычаю удавленники в рай не попадают, вот он и раскололся. Семеняка всегда так делал и меня научил. Ты бы видел, какие у него непримиримые кололись, которые никаких пыток не боялись, а стоило только веревку показать, скисали как дети.

— Эти предрассудки я понять могу. Одно я не могу понять, зачем Гирею рай?

— Ты что-то не то говоришь, — заметил Стас, которому интонация снайпера показалась какой-то странной, этот парень не нравился ему все сильнее, похоже он начинал заговариваться. — Рай нужен всем. К твоему сведению, мусульманский рай гораздо лучше христианского. В нем пьют вино и развлекаются с пэри.

— А кто это?

— Это вроде шикарных шлюх, каких на земле не сыщешь, — и, вспомнив Дэвида, уточнил. — Разве что на Кубе.

— Ты рассказываешь завлекательные вещи, я пожалуй готов последовать в этот твой рай, но когда я говорил, что Гирею рай не нужен, я имел в виду, что этому мерзавцу рай не нужен, потому что он ему не светит в любом случае, — Эдди быстро глянул на него и произнес. — Он ведь неверующий.

А ведь снайпер прав, подумал Стас. На фига Гирею рай, если он в бога не верит. Постой, постой. Мысли его устремились в новом направлении.

— А может, он испугался не рая? — спросил он. — Чего ему его бояться, если он туда все равно не попадет. Может, он испугался ада? Как сказано в Библии: «И ад следовал за ним.»

— Ты так говоришь, как-будто сам не боишься ада. По-моему, все его боятся.

— А что толку его бояться, если спецназ все время только туда и направляют? У меня дружок был Алешка Студенцов, так тот даже стишок выдумал.