Леблан вздохнул.
– Голодранец. Сидит на шее у сестры – кафешантанной певички. Мы договорились, что я найду ему заказчика, а он уплатит мне комиссионные. Я добрый человек, мсье. Согласился работать без задатка.
Помолчал и добавил:
– Он очень странный. Не от мира сего. Будете с ним разговаривать – имейте это в виду.
– Учту, – спокойно ответил заказчик.
– Эжени!
– Алекс, пожалуйста, не сейчас! Скоро мой выход, испортишь прическу!
– Дорогая, но я так соскучился!
Эжени вывернулась из рук англичанина, томно вздохнула:
– Я тоже… – и снова повернулась к зеркалу.
Алекс прошелся по крошечной гримерной – четыре шага вперед, четыре назад – спросил другим, сухим и требовательным тоном:
– Ты сказала ему?
Эжени покачала головой.
– Нет. Не было подходящего времени. У него какой-то срочный заказ, он поглощен своими опытами. Отмахнулся от всех моих попыток завести серьезный разговор.
Алекс остановился за спиной певицы, встретился взглядом с ее отражением, недовольно нахмурил брови:
– Мне это начинает надоедать. Твой брат взрослый человек, ты не можешь заботиться о нем бесконечно. У тебя должна быть своя жизнь. Мне не нравится, что ты поешь в этом кабаке, не нравится, что ты содержишь Макса, а больше всего не нравится, что из-за его капризов постоянно откладывается твой переезд в Англию.
Эжени, по-прежнему глядя в зеркало, улыбнулась виновато, вздохнула.
– Это не капризы. Он просто не такой, как все.
Алекс резко развернул ее к себе:
– Да-да, я знаю, он непризнанный гений, не понятый человечеством. Дорогая, я не могу больше ждать. Идет война. Никто не знает, что будет завтра. Я хочу жениться и оставить после себя ребенка. Я даже согласен выделять определенную сумму на содержание твоего ненормального родственника, но категорически против того, чтобы ты нянчилась с ним, как с грудным младенцем или паралитиком. Пусть он неспособен к строевой, однако вполне способен сам вытирать себе нос. Если ты не соберешь чемоданы до конца недели, я начну думать, что Макс – это только предлог.