Дверь была приоткрыта. Она болталась на одной петле и жалобно поскрипывала, будто тихонько стонала. У меня возникло ощущение, что брошенный дом плачет и зовет людей, потому что ему страшно медленно умирать в одиночестве. Неприятное ощущение.
Приоткрыв дверь, я шагнул в зал. Внутри было темно и пахло пылью, ржавчиной, пустой свежестью и немного плесенью – как и положено в покинутом людьми здании. Заунывно пел сквозняк.
Что-то белело на полу, прямо под ногами. Я опустился на колено и осторожно протянул руку. Открытка. Можно было различить в полутьме быстрые летящие строчки, выведенные обыкновенной, синей, такой знакомой шариковой ручкой – и ручка эта вдруг показалась единственным родным существом в пустом городе.
А в следующий момент где-то внутри разлился неприятный холодок, побежал по пальцам. Сердце забилось чаще.
Это был мой почерк.
Это была моя открытка.
Лежала в общежитии себе на полочке, и я мог поклясться, что на обратной стороне у нее красные розы. И желтая лента. И...
Ветер взметнул пыль, я рефлекторно дернулся, неосторожно вдохнул, закашлялся, и открытка рассыпалась легким прахом.
Сделалось жутко.
Надо уходить. Надо уходить, Селиванов. Надо искать выход...
Ч-черт... неужто...
Нет, об этом даже думать не хочется.
Неужто... в прошлое меня уже перекидывало... если... если это – будущее...
Я резко распрямился, развернулся к двери. Где-то на чердаке стукнуло.
Наверное, просто нервы не выдержали. Хотелось безумно, до одури, увидеть хоть кого-нибудь живого – человека ли, животное, да хоть тварь – пускай! Хоть кого-то живого. Увидеть движение, услышать голос, ощутить тепло живой энергии вместо вязкого ледяного болота мертвого города. Моего города!
Развернувшись обратно, я на пределе скорости метнулся к лестнице – мне было плевать, что она рискует в любой момент обвалиться со мной вместе, я прыгал через пять ступенек, с какой-то дурацкой надеждой успеть, хотя и знал, что никого-то наверху нет, просто это дом потихоньку рассыпается. Первый пролет, второй, третий. Арматура не выдержала.
Лестница с грохотом осыпалась. Я уцепился за обнажившийся хвост искореженной арматурины и подтянулся на последнюю ступеньку, уселся на краю, разглядывая облако пыли внизу. Здание дрогнуло, будто некое большое животное, которое спало себе спокойненько, а его вдруг потревожили.
Привет. Дурак ты, Селиванов. Нервы ни к черту. Ладно, я псих, терять мне нечего.
Короткий полет вниз, приземление на обломки кирпичей и бетонных плит – и быстрый выход на улицу.
Дом будто бы только этого и ждал. Дрогнули стены, болезненно заскрежетала арматура, зашелестела, осыпаясь, штукатурка, скрежетнули жалобно плиты. Я метнулся на середину проспекта, к мосту, где зданий не было, и рушиться было нечему.