Город посреди леса (рукописи, найденные в развалинах)

22
18
20
22
24
26
28
30

— Это вам его не хватает, – бойко огрызнулась рыжая, сердито глядя в потолок. Обернулась, прошипела: – Ну, чего ж вы не стреляете? Патроны кончились?

— Шуметь тут нельзя, – невозмутимо отпарировал языкастый Селиванов. – А выстрелы – это немного шумно. Но, – тут он весело улыбнулся, – когда ты поправишься обязательно приходи ко мне, я в тебя еще постреляю.

Эндра скрестила руки на груди.

— Вам смешно? Мне тоже офигеть, как весело, верите?

— Нет, – пожал плечами Дэннер. – Ну что ж, вижу, ты в полнейшем порядке. Выздоравливай. А то мне стрелять не в кого. – Он улыбнулся на прощание, поднялся и направился к выходу. – Выздоравливайте, товарищи. Вы Городу живые нужны. Лидия, только посмей еще под пули подставиться – я с тобой разговаривать не буду, ясно? А вас, товарищ полковник, так и вовсе, сам добью. – Последнее я услышал уже из-за двери, но, как оказалось, театр одного актера имени охламона Селиванова подготовил мне экспромтом следующий акт. Дэннер заглянул обратно, скорчил рожу и убийственно серьезным угрожающим шепотом завершил: – Чайной ложкой.

Чтоб его, а! Когда он субординацию-то соблюдать соизволит?!..

Дэннер

Накрывка шустро проползла по стене и наивно попыталась влезть в окно. Я захлопнул ставни. Аретейни устроилась на скамейке, обеими руками обнимая чашку с чаем и наблюдая за моими действиями. Чтобы не терять внимания, требовалось продолжить движение, и, дабы не строить из себя пограничный столб, я не нашел ничего лучше, как закурить. Она потянулась за брошенной на стол пачкой следом, благодаря чему пришлось-таки отпустить несчастную полузадушенную чашку.

Это было как удачное возвращение из тяжелого рейда, как хорошая доза шампанского, как бирюзовый дождь после черного облака – только сильнее, в сотни раз сильнее. Я как-то вдруг впервые ощутил, что я живой человек, а не бездушная машина для убийства. Это было странно, непривычно, но – черт меня побери, здорово! Мне было плевать, что она меня, конечно же, воспринимает максимум, как товарища по оружию – мне и этого хватало. Плевать, что я рискую сдохнуть от любой твари за вот этой вот стеной – все равно. Думать о будущем... зачем – если я жив именно сейчас? Я был счастлив каждой секундочкой ее жизни, каждым вздохом, каждым взглядом. Уже одно то, что она живет, что она здесь, рядом – невероятное, удивительное чудо, самое настоящее волшебство. Не было ее – не было и меня. Был командир спецвзвода Селиванов, – бесплатное приложение к бастарду и винтовке, – был защитник города, был псих с книжкой, был сумасшедший, упрямо верящий в подземные поезда, был кто угодно – но только не живой человек. Этакий неодушевленный предмет, методично выполняющий боевые задачи и заполняющий пустоту в душе адреналином, боями, алкоголем, случайными связями, да легкими наркотиками – потому что это было то единственное, что позволяло хотя бы изредка, хотя бы иллюзорно испытывать эмоции. А теперь – теперь, вот, живой человек появился. По-настоящему живой, с чувствами. И за это я ей благодарен всей душой.

Аретейни неожиданно поднялась, шагнула вперед и прижалась ко мне, уткнувшись носом в плечо. Прошептала:

— Я так рада, что ты нашелся...

Что же ты со мной делаешь, Ласточка. Что же ты со мной делаешь...

Птичка в груди совсем рехнулась, будто ее запихнули в синхрофазотрон.

Прости меня. Но я больше не выдержу.

Я подхватил ее на руки, едва не потерял равновесие, со стола что-то со звоном посыпалось – к черту его, к черту все, к черту этот ненормальный мир! Прошлое, будущее, войны, экологические катастрофы, твари-мутанты, желтые огоньки – к черту! Благословите боги эти чудесные, хорошие, замечательные желтые огоньки, благословите их пятнадцать раз за эту встречу! Сердце, прощай... разорвешься – счастливо, рад был нашему сотрудничеству...

Аретейни обхватила меня за плечи, – а я-то думал, сейчас врежет мне хорошенько за фамильярничество, – судорожно вздохнула, я уткнулся носом ей в шею, глубоко, взахлеб вдыхая аромат ее кожи, и даже не сразу сообразил, что творят мои руки – только когда серенькая блузка прохладным атласом скользнула по руке и слетела на пол. Ласточка вскрикнула, застонала, мягкие приоткрытые девичьи губы приникли к моим, с такой неистовой страстью, которой от этого ангельского создания я уж точно не ожидал. Ремень не поддавался, пальцы не слушались, я, разозлившись, рванул пряжку, – она отлетела, – Ласточка вздрогнула всем телом, стон перешел в крик, все смешалось в каком-то бешеном вихре – ее голос, теплый аромат ее кожи, мелькнувшая легкая боль от удара об стол, огонек свечи на подоконнике... Ее аура плескала красками, ласкала, опережая руки и губы, заставляя хрипеть и задыхаться, я рефлекторно подался назад, чувствуя, что больше просто не выдержу – разорвет сердце, отдаленно услышал хриплый, сдавленный крик – а ведь это мой собственный голос... Я больше не осознавал себя, не контролировал свои действия, сообразив, что это просто-напросто бесполезно – теперь чувства, наконец, взяли власть над разумом, вероятно, устроив мне вендетту за то, что так долго и старательно душил их и упрятывал куда подальше. И – одновременно с тем на удивление ясно и четко работала мысль, я мимоходом отметил, что не только для нее, но и для меня все происходит в первый раз. Нет, я серьезно. Я в первый раз люблю по-настоящему, я в первый раз в жизни ласкаю кого-то по велению сердца – а не гормонов, и я впервые не ищу тепла там, где его нет, не веду себя как собака, упрямо тормошащая убитого хозяина, не пытаюсь согреться об чей-то пепел. Впервые не пепел – огонь. Мощный, ослепительно-яркий, удивительно живой, до боли настоящий. Я вдруг понял, что нашел то, ради чего стоит жить, ради чего и жили веками люди, то, о чем слагалось множество песен и писалось множество книг. То, чему нет названия, ибо невозможно его никакими словами ни выразить, ни описать. Единственный способ показать – тот, который сейчас и происходил между нами.

Ладно, прекращаю всю эту словесную мишуру. Все равно этого невозможно осознать до тех пор, пока сам не почувствуешь. Кто знает – тот поймет. Хотя… кто же может знать, если Ласточка-то – со мной… А сейчас – самая прекрасная женщина на свете целует меня, и огонь восхитительной болью сжигает душу и тело, и это – самое главное на свете…

Птичка-птичка, не так быстро... погоди немного... Ласточка, моя Ласточка, не нужно... я не могу больше... о-ох... постой, погоди, неужели ты хочешь, чтобы так быстро закончилось волшебство... неужто ты со мной, неужто отвечаешь взаимностью, неужто сама чувствуешь этот огонь... Нет, не так. Нет тебя, и нет меня. Есть мы. Нас двое, и мы – единое целое. Душой и телом.

Черт побери... Я был живым.

Мы – двое – живыми.