Экспансия,

Додумать тамплиер не успел – с сухим стуком за борт ухватился первый крюк, второй, да и с противоположной стороны тоже началось… Ловким ударом он снёс показавшуюся над планширом голову в обмотанном чалмой шлеме, меч пошёл назад, но тут сзади прилетело копьё. Ударило в бок, рыцарь задохнулся. Доспех работы славов выдержал! Только больно. А, ерунда! Обернулся – похолодел: с той стороны густо лезли вопящие мусульмане, сметя жидкий заслон из матросов и нескольких рыцарей. Вот рубится один из них, но арабы одолевают, и вскоре тамплиер скрывается под грудой копошащихся тел. Миг – и оттуда вылетает отрубленная голова, падает ему под ноги. А дальше уже оглядываться было некогда – и здесь началась рубка. Кривые мечи, короткие пики, круглые щиты. И распяленные криком рты, изрыгающие богохульства.

Алекс медленно пятился назад. Не было никакой возможности удержать визжащую, орущую толпу, машущую сотнями мечей в одиночку. Экипаж уже был практически вырублен, и мусульмане явно готовились праздновать победу… Плохо умирать так…

– Посторонись, друг.

Слав? Он ещё цел?! Рука, поднятая для удара, остановилась, потому что перед ним была затянутая в доспех спина Дара. Тот спустился по трапу, ведущему на кормовую надстройку, где спасались женщины и дети, заступил дорогу визжащей орде. Те вроде замялись, давая краткую передышку, а парень вдруг выхватил оба меча, затем рванул котту, и фон Гейер замер – он не видел подобного доспеха раньше…

– Ну что, твари вонючие, повеселимся? – громоподобным голосом рыкнул витязь на родном языке, и Алекс понял его – не зря столько времени они провели вместе.

А потом тамплиер только и смог прошептать: «Патер Ностер…»

Глава 13

Остановить обоерукого воина, то есть того, который бьётся двумя мечами сразу, может только точно такой же, владеющий давно и прочно забытым в Европе и Азии искусством, чего уж говорить о мусульманах, которые всегда уступали Западу во владении мечом? И Дар показал, что такое настоящий бой.

Молнией метнулся клинок вперёд, враг рефлекторно вскидывает щит, но меча уже нет перед глазами, зато второй уже проворачивается в его животе, даже не заметив кольчуги, – хвалёные дамасские клинки разлетаются на части, словно сделаны из гнилого дерева. Им не устоять против истинного славянского булата, который является прямым потомком древнего мифрила, из которого ковали себе оружие боги. Другой пытается нанести удар, но длинный и узкий клинок описывает сверкающий круг, проворачиваясь в натренированной кисти, и конец кривого меча отлетает в сторону, зато второй меч чётким выпадом, словно жалом змеи, входит в глазницу противника, и на краткое, но невыносимо жуткое мгновение показывает своё остриё из пробитого тюрбана, опоясывающего островерхий шлем. Очередной удар наносится точно в промежность, снизу вверх, и попытка отбить его парируется вторым мечом.

Сколько бы враг ни пытался, каким бы искусным он ни был, но он всегда будет опаздывать, потому меч в руках воина – его же защита, его же щит, а у противника лишь один клинок. И сходятся два лезвия вместе, и из отрубленной шеи бьёт вверх сочная прерывистая струя крови, которую по прежнему качает ещё не получившее приказ о смерти сердце… Отсечённые руки… Разрубленные щиты… Дурно воняющие внутренности, бьющиеся на скользкой от крови и желчи палубе… Кто-то поскользнулся и сбил темп нападавших, а воин в непонятном доспехе пользуется этой крохотной заминкой, чтобы достать сразу двоих арабов в выпаде, легко протыкая их щиты. И те опять застывают на месте – ну не пользуются нигде такими приёмами! Принят лишь рубящий удар!

А Дар вновь крутит колесо одним клинком, ставя перед собой защиту, отбивая летящие в него дротики и стрелы, а второй, словно жало змеи, собирает жертвы.

– Демон!.. Ифрит!!!

Жуткая улыбка освещает лицо витязя, и он на миг взбрасывает к небу скрещённые клинки и кричит громовым голосом на родной речи:

– Перун, тебе эта жертва!

И наливаются кровью глаза, и рука становится крепче и быстрее, ибо бог-воин услышал тебя, витязь, и жаждет чужих жизней.

Сверкающий круг перед Даром, образованный левой рукой с вращающимся в ней мечом, стал смещаться, разворачиваясь ребром к врагу. Зато теперь начинает петь песню ветра и второй клинок! Идеальная, просто нечеловеческая согласованность действий, отработанная долгими годами тренировок, когда едва клинок покидает одну область пространства, как это же место занимает второй… Лет через семьсот скажут, что это принцип циркулярной пилы… А тут – две, вращающиеся навстречу друг другу. И скорость такова, что мечи воспринимаются глазами как сплошной серебряный круг.

– Я пошёл, друг! – вдруг слышится в ушах фон Гейера, и застывший от ужаса тамплиер видит, как-один единственный рыцарь спокойно направляется в толпу, замершую почему-то на месте.

Хруст, визг, вой, брызги мяса, крови… И спокойное, неудержимое движение мясорубки в человеческом обличье вперёд, через толпу. А потом – истошный вопль невероятного, животного ужаса людей, понявших, что сейчас они все умрут. Все. Без исключения. Ибо кто-то успел заглянуть в глаза смерти и крикнуть, что там ничего нет, лишь пустота! Такая бывает лишь у тех, кто, не заметив, давит муравья или букашку, потому что, когда люди убивают друг друга, у них проявляются эмоции. Даже безразличие можно причислить к ним. Но этот воин не видит в своих противниках людей. Для него они – мусор, который надо вычистить… И жуткая песня ветра, которую поют его клинки, и два серебряных прозрачных круга одновременно и щиты, и оружие… И меняющийся характер их движения – иногда мечи описывают восьмёрку, прикрывая Дара сзади, словно есть у того глаза на затылке… И последний задушенный то ли вскрик, то ли хрип, когда останки того, кто пытался бежать, валятся через борт, ловко подброшенные ногой в подшитом акульей кожей сапоге морского витязя державы…

Слав остановился – всё. Его разум подсказывает, что живых противников не осталось. Скучно. Он-то думал, что мусульмане умеют драться. Увы. Они владеют искусством ещё хуже рыцарей из Европы. Есть ли бойцы, которые могут быть равны в бою славам, не забывшим древние наставления и приёмы? Кажется, нет. Ибо секрет истинной стали в Старых землях давно утерян. А повторить то, что только что сделал он, не под силу никому, имея оружие, изготовленное здесь. Да и доспех нужен специальный, и, конечно, тренировка. Ежедневная, упорная, не жалеющего и не щадящего себя воина. Через боль, усталость и кровь, ибо часто ранишь себя поначалу, когда упускаешь момент концентрации, и клинки, ударив друг друга, портят рисунок и отлетают в разные стороны. Здесь нужна не сила – за неё работает сталь! Здесь нужна ловкость и согласованность работы кистей плюс прочные сухожилия. И ещё – пустота. Мыслей. Чувств. Разума. Отрешённость. Вот ключ к искусству обоерукого воина. Отрешённость и тренировка. И лишь спустя десять – двенадцать лет после начала учёбы можно узнать, получится ли из тебя такой или лучше забыть о дивном мастерстве и стать простым меченосцем или стрелком.

Короткое резкое движение – и с клинков слетает кровь. Они вновь девственно чисты. Беззвучно входя в ножны, закинутые в них не глядя. И замирает слав на носу когга, вглядываясь в горизонт. Потом подходит к одному борту, бросает короткий взгляд вниз, на прикованных к вёслам гребцов. Отворачивается, подходит к другому борту – смотрит туда, откуда ему навстречу глядят десятки испуганно-изумлённых глаз. Рабы не могли видеть, что творилось на палубе. Но они слышали. И Песню Ветра, и сытое чавканье Мораны, довольной обильной жатвой. Смех Перуна, получившего богатый урожай душ, и жуткие крики тех, кого секли на части заживо… И им страшно. Они никогда не слышали ничего подобного, хотя некоторые плавают с пиратами уже не первый год и насмотрелись и наслушались всякого…