Дуглас сидел в самом мягком кресле в гостиной Барбары и прихлебывал горячий суп.
– И ты думаешь, его подослал не Хут? – спросила Барбара.
– Хуту не нужно прикладывать столько усилий, чтобы от меня избавиться, – резонно заметил Дуглас. – Он теперь уполномочен формировать список лиц, подлежащих немедленному аресту. В любой момент отправит меня в концентрационный лагерь, и поминай как звали.
Барбара поежилась.
– А может, он хотел тебя просто напугать?
– Хут и так меня пугает. Нет никакой необходимости размахивать для этого ножом у меня перед носом.
Барбара подошла к нему, перегнулась через спинку кресла и поцеловала.
– Бедный мой, – проговорила она. – Давай еще супа налью.
– Спасибо, я сыт.
– И все равно я считаю, что тебе совсем не повредит выпить виски. – Она подошла к камину с ломтем хлеба и вилкой для тостов. – У тебя шок.
Дуглас забрал у нее вилку, нацепил ломоть и поднес к шипящему газовому пламени. Руки у него заметно дрожали.
– У нас в Англии поджаривать хлеб – мужское дело, – сказал он, намекая, что с ним не следует обращаться как с инвалидом.
– Это предлог хитрых английских мужчин, чтобы занять место поближе к огню, – ответила Барбара, намекая, что поняла.
– Ты считаешь англичан хитрецами?
– И такие встречаются… Люди сейчас подавлены и напуганы. Они не уверены в завтрашнем дне и потому вынуждены быть изворотливыми. Себе на уме.
Она замолчала, вдруг испугавшись, что обидела его.
– Да мы всегда такими были, – отшутился Дуглас и прибавил: – Но раз ты не доверяешь англичанам, зачем рисковать жизнью из-за…
Он не стал называть имен, Барбара и так поняла: речь о Мэйхью, Бенсоне и Стейнзе.
– Ну надо же, какой ты деликатный. С тобой дама может не беспокоиться о своей репутации.
Хлеб задымился. Дуглас перевернул его и подставил к огню другой стороной.