Власть шпаги

22
18
20
22
24
26
28
30

Сколько смогли добра, столько и перевезли, особо не жадничали. Уж сколько успели! Два рейса не делали, сколько влезло в трюмы «Святого Александра», столько и взяли да вывезли. Подняв косые паруса на бушприте и бизани, верткая каперская шнява ловко нырнула в протоку и, пользуясь попутным ветром, медленно пошла вдоль берега к месту своей прежней стоянки. А что? Местечко там было достаточно глухое, укромное — чего еще и искать-то?

На захваченном корабле никакой охраны не оставили. Бутурлин лишнего кровопролития не хотел, как и не собирался кормить пленных, надеясь, что те, услыхав про лютые казни, все же попытаются как можно скорее сбежать. Немец-капитан, к слову сказать, вовсе не лишился жизни и вполне мог попытаться стащить судно с мели, или уж, по крайней мере, перевезти оставшийся товар на баркасах. Да не так там мало и осталось! Шнява все же не хольк.

Как бы то ни было, а дальнейшая судьба пленников и их судна Никиту Петровичу не интересовала напрочь, он лишь делал порученное ему дело, точно выполняя приказ. Ну, да, получилось немножко прибарахлиться — и слава тебе, Господи, почему бы и нет? Но все же это не являлось для ватаги главным… Хотя, может быть, не для всех.

Бросив якорь у излучины, «Святой Александр» почти совсем слился с окружающей местностью — низкий его корпус ничем не выделялся на фоне густых зарослей ракиты, ивы и вербы, мачты же затерялись среди строевых сосен, росших чуть выше, за черноталом.

Используя шлюпки, организовали выгрузку, быстро переместив добро в укромное место — в расположенный неподалеку овражек, заросший мелкими колючими елками и можжевельником. В лесу уже сделалось темновато, ватажники царапали руки, ругались… привлекая к себе излишнее внимание чужих… вернее сказать, местных — невские берега в те времена пустынными вовсе не были, хватало дворянских и купеческих усадеб, финских мыз, деревень…

— Ах, ты ж, ититна мать! — заковыристо выругался детинушка Ровинь, случайно уронив себе на ноги увесистый оловянный слиток.

Выругался так, что дремавшие на ветках птицы разом взлетели, закружили, заполошно хлопая крыльями и недовольно крича.

* * *

— Слышишь? — пробираясь по узкой рыбачьей тропинке, вьющейся среди смородиновых кустов, вдруг насторожился круглоголовый парень с усыпанным веснушками лицом и рыжею шевелюрой. — Слышишь, Хейкки? Птицы кричат.

— И что с того? — белобрысый Хейкки — покруглее, пошире в плечах и, кажется, чуть постарше — скептически хмыкнул. — Подумаешь, птицы. Они ведь все время кричат. Вот еще сказал — птицы…

— Да нет, не все время… — рыжий упрямо набычился. — Ведь вот когда мы шли — не кричали же! А теперь? Словно их кто встревожил, ага.

— Все тебе, Урхо, не так! — хмыкнул Хейкки. — То рыба мелкая, то, вишь ты, птицы… Лодку-то нашу не украли там?

— Не… Не украли… — дойдя до конца тропы, Урхо как раз и пошарил в камышах, да, ухватившись за веревку, подтащил ближе к берегу узкий рыбацкий челнок-долбленку. Как раз на двоих, ну, и еще для сетей да улова местечко останется.

— Ну, слава святой Катерине! Хоть что-то сладилось… — белобрысый махнул рукой и задумчиво покачал головою. — Эх, маловато нынче рыбы-то. Стыдно домой возвращаться.

— Это ты о чем? — моргнув, насторожился Урхо.

Его напарник лишь хмыкнул:

— Ты ж знаешь, о чем. К Майноле поплывем да сетки проверим.

— Но это ж…

— А нечего ротозейничать!

— А ежели попадемся?! Утопят! Майнольские такие, с них станется.

— Боишься? — с усмешкой подначил приятеля Хейкки. — А с таким уловом зазнобушке своей показаться на глаза не боишься? Что скажет старик Лехтикайнен? Что голову-то повесил, а?