Когда выходит отшельник

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ну ладно. По поводу заточения: рано или поздно эти трагические истории всегда становятся достоянием гласности. Что-то или кто-то способствует освобождению: убегает брат, вмешивается сосед, умирает отец. И малышки выходят из клетки, иногда уже совсем взрослыми, свет режет им глаза, их пугает все вокруг, дорога с машинами, пробегающая мимо кошка. Зачастую они не способны найти свое место в мире, понимаете? Они долгие годы проводят в психиатрических лечебницах, прежде чем с осторожностью влиться в течение жизни. Но иногда – я подхожу к вашему вопросу – эта “новая жизнь” превращается в добровольное заточение. И опять это существование в четырех стенах, в страхе, взаперти. Схема затворничества сформировала психику, и это схема воспроизводится.

– Я же вам говорил, доктор, я своими глазами в детстве видел настоящую отшельницу. Она сама велела замуровать себя в старой голубятне, как в древние времена. Воду и еду, которую люди приносили ей, если хотели, она получала через маленькое окошко. То самое, куда я заглянул – прямо в глаза кошмару. Она просидела там пять лет. По какой причине эта женщина выбрала отшельничество? И почему ее не поместили в лечебницу?

Врач воткнул ложку в самую середину своего солидного десерта и одним глотком осушил чашку кофе.

– На этот вопрос, Адамберг, ответов немного. Я повторяю, очень долгое заключение по воле отца, регулярные изнасилования. Когда женщина – правильнее сказать выросший ребенок – выходит на волю, велик риск того, что ее снова потянет к плохому обращению, к темноте, отсутствию гигиены, привычке брать пищу с пола – ведь это единственное, что она знала в жизни, а ее прошлое так и не прошло. Это возврат к схеме своего детства, существованию вдали от мира, желанию наказания и смерти.

Адамберг записал слова врача и подозвал официанта, чтобы заказать третий кофе. Тяжелая ладонь доктора легла ему на плечо.

– Нет, – властно произнес он. – Спать. Подсознание делает свою работу во время сна.

– Ему приходится работать?

– Оно никогда не смыкает глаз, тем более ночью, – сказал врач, снова расхохотавшись. – А в вашем случае оно точно безработным не останется.

– И чем оно будет заниматься?

– Устранит неприятные последствия удаления больного зуба, приручит воспоминания, задобрит отшельницу и, главное, отделит ее образ от образа матери. А если вы не дадите ему сделать свою работу, эти неприятные последствия вернутся в виде кошмаров, сначала ночью, а потом и днем.

– Но у меня расследование, доктор.

– Расследование развалится, если вы рухнете в свою собственную пропасть.

Адамберг смущенно кивнул.

– Ладно, – сказал он.

– Так-то лучше. А теперь моя очередь задать вам вопрос: почему вы думаете, что ваша убийца некоторое время была отшельницей? Настоящей отшельницей?

– Из-за того, какой яд она выбрала: самый невероятный, какой только может быть. Я вам уже говорил, какая связь существует между ядовитыми тварями, семенной жидкостью, как можно обратить силу яда против агрессоров, но это меня не удовлетворяет.

– И вы думаете…

– Если это можно назвать словом “думать”, – во второй раз уточнил Адамберг.

– Хорошо, скажу по-другому. Вы пытаетесь предположить, что она убивает при помощи паука-отшельника, потому что сама была отшельницей.

– Не совсем. Мне об этом неизвестно.