— Где ты этому научился? — полюбопытствовала Сумаэль, присаживаясь рядом.
— Отец меня научил.
— Похоже, он наши жизни спас.
— Непременно поблагодари его, когда снова увидишь. — Анкран пошевелил плечами, втискиваясь поудобнее. Все набились вплотную друг к другу — но с ними это не впервой. Здесь, на просторах северных пустошей, не было места ни неприязни, ни гордыне, ни розни.
Ярви прикрыл глаза и представил отца, бледного и холодного на каменной плите.
— Отец умер.
— Жалко, — пробасил Джойд.
— Спасибо, что хоть тебе.
Ярви расслабленно откинул руку и не сразу понял, что та упала поверх руки Сумаэль. У него не возникло неприятных ощущений от ее твердых пальцев, лишь тепло, там, где ее кожа соприкасалась с его. Он не двинул ладонью. Не убрала свою и она.
Медленно он сомкнул пальцы на ее кисти.
Надолго воцарилась тишь. Снаружи снежного укрытия приглушенно печалился ветер, и внутри себя Ярви слышал каждый размеренный вдох.
— Вот. — Он почувствовал на лице дуновение этого слова, почувствовал, как Сумаэль берет его за запястье. Но отряхнув с глаз дремоту, не разобрал в темноте выражения ее лица.
Она перевернула его кисть и что-то вложила в ладонь. Черствый, заветренный, недорастаявший и вместе с тем мокрый — но это был хлеб, и, боги, как он был рад этому хлебу!
И они сидели, прижимаясь друг к другу, кое-как перебиваясь своей долей, и вроде бы удовлетворенно, по крайней мере — с облегчением, жевали, а потом, один за другим, глотали и затихали, и Ярви гадал в тишине, наберется ли он храбрости снова взять Сумаэль за руку.
А потом услышал ее голос:
— Это последняя еда.
И снова воцарилась тишина, но в этот раз куда менее уютная.
Ральф сонно пробормотал в темноте:
— Сколько еще до Ванстерланда?
Никто ему не ответил.