— Есть еще одна штука — и будь она наша, я бы ей попользовался всласть. — Мужик с бурой бородой с другой стороны огня пристально уставился на Сумаэль.
Джойд оцепенел, Ральф зарычал от негодования, а когда заговорил Анкран, его голос кромсал, как секира:
— Мы не продаем своих. Ни за какую цену.
Шидуала рассмеялась.
— Вы не так поняли. У нас почти нет металла. — Она обогнула очаг, выгибая бедра, коснулась сверкавшего сталью ошейника Сумаэль и вытянула из-под ворота кусок ее изящной цепи. — Вот что мы хотели бы взять.
Ярви почувствовал, как на лице расплывается улыбка. Давненько она там не появлялась, и расставаться с ней не хотелось.
— В таком случае… — Он размотал платок из истрепанной парусины и выудил собственную цепь, потяжелее. — Может быть, заберете и эту?
Глаза бородатого загорелись, когда он взвесил цепь в руке, а потом у него отвалилась челюсть: Ничто настеж рванул свой воротник.
— Вот, как-то так, — произнес он, вытягивая наружу громадные звенья.
И вот теперь уже улыбались все. Ярви подсел поближе к огню и потер ладони, как это делала мать.
— Ну а сейчас — давайте меняться.
Ничто прошептал ему на ухо:
— Я ж тебе говорил — последнее слово будет за сталью!
Хрустнув напоследок, отвалилась проржавелая заклепка, и ошейник Ничто распахнулся.
— Этот упрямый попался, — отметил бородатый, глядя на подпорченное зубило.
С некоторой запинкой Ничто привстал с колоды, дотронулся дрожащей ладонью до шеи — ее огибал мозолистый след, там, где железо много лет натирало кожу.
— Двадцать лет я носил этот ошейник, — тихо вымолвил он, и на глазах заблестели слезы.
Ральф похлопал его по плечу.
— Свой я носил только три, а все равно без него стал легким, как ветер. Тебе-то, небось, вообще мнится, что сейчас ты полетишь вдаль.
— Да, — прошептал Ничто. — Полечу.