Сиваш

Забормотал:

— Феся, Фесюшка!.. Не дам мошке сесть, ни пылинке лечь.

Очнулась, увидела его руки на себе, с силой оттолкнула.

— Никифор, не трогай!

— Буду, буду… — упрямо бормотал, цеплялся за ее руки.

— Смотри, плохо будет…

— А что сделаешь? Нет, будет хорошо, — твердил Никифор. — У меня много чего есть, припас… Мы с тобой сами будем хозяева, — шептал в тишине, глаза блестели, улыбался. — Мы с тобой сами… Придет срок…

— На родного отца каркаешь, ворон! — Феся подступила к нему. — Иди прочь!

— Тогда на вот, убей! — Злобно рванул рубаху на груди. — Хромой, не нужен тебе, да? — Стиснул зубы. — Убью тебя, чтоб никому: либо мне, либо земле… Мне моя хромая жизнь — вот где! Убью! И сам на каторге сдохну!

Феся притихла, неуверенно сказала:

— Врешь ведь… Так, только слова… И знай, что без моего таточка ничего не скажу тебе.

— А если твой отец никогда не придет? Сто лет, что ли, ждать?

— Вот и не жди, ищи другую.

— А когда придет, тогда что?

— Тогда увидим, — ответила Феся. — Только бы пришел.

* * *

Однажды на закате кто-то постучался. Толкнула дверь — красноармейцы… Смешные: ноги в тугих обмотках, тонкие, будто козлиные, штаны свисают ниже колен, как шаровары; наголо стрижены: виски белые, пустые. Двое со связками солдатской одежды, третий держит в руках открытую консервную банку с керосином. А четвертый с ремешком через плечо, невысокого роста, легкий, быстрый, в коротенькой гимнастерке. Застегнутые карманы на груди топырились, набитые каким-то добром. Назвался политруком Антоном Гориным. Зеленоватыми веселыми глазами смотрел с порога на Фесю.

— Ух, какая красивая, батюшки… — Голос с хрипотцой, густоватый, из души, без насмешки, без озорства.

— Что вам? — спросила Феся. — Что смотрите, как рыба на зарево?

— Дело к вам, — сказал Антон Горин и шагнул в хату. — Стало известно нам, что в этой хате живут умные, добрые девчата. А мы ужасно оборвались, не в чем выйти к людям. Вот вам керосин, вот гимнастерки, а дырки в них сами найдете… Согласны? Шабалин, отдай хозяйке нитки! А если вам что нужно в поле, то поможем, лошадь дадим…

И все посматривал на Фесю. С того дня заладил каждый вечер.