Распахнула дверь. В красном закатном свете возле ограды стоял, отмахиваясь от лающего пса, рослый бородатый человек. Феся узнала, не своим голосом крикнула:
— Таточку!
Кинулась к нему.
Возле двери отец сложил сумку, шинель, обнял Фесю, сам слова не выговорит, только в горле клокочет. Прохрипел:
— Где Лиза, Горка… Егор?
Горка — вот он, услышал крик, прибежал от соседей, издали смотрит, как чужой. Феся подтолкнула:
— Подойди, дурной! Это же наш таточко. Забыл? — Закричала: — Лиза!.. Беги, зови Лизу.
Лиза вошла в хату, остановилась возле дверей. Таточко взмахнул руками:
— Ой, не узнать дочку! Ой, большая!
Подбежала, целует ему руку.
— Таточку, миленький! Где же вы так долго были?..
Феся стояла зачарованная, смотрела, как таточко черной рукой гладил Лизу по голове… Спохватилась, велела греть воду, доставать чистую одежду, Горке — у соседей попросить мыла. Забегали, захлопотали. Таточко сидел на табурете. Феся видела, как слеза скатилась в бороду: добрался-таки до дому. Ей вдруг стало легко. Живой! Вот он, сильный, в своей хате. Какое есть хозяйство — все будет в крепких руках. Ей теперь никаких забот, только работать. Таточко от беды оборонит, научит, что делать… Собрала полдюжины яичек, велела Горке отнести стригалю, пусть идет сюда с ножницами и бритвой.
Заходили соседи, трясли таточку руку — и прочь: время встречать скотину из степи…
Умытый, остриженный, расчесанный, во всем чистом, Матвей сидел за столом.
— Старый кобель сдох, что ли?
— Сдох, таточко, только не от голода, я кормил хорошо, — поспешно ответил Горка. — А шли белые, как раз мимо, офицер плеткой помахивал. Пес как кинется! Вдруг — бах! И горелым запахло…
— Проклятые! — только и сказал Матвей. — В хату входил, что-то мне пахну́ло махоркой… Куришь, сынок?
— И не думаю, таточко, — вскричал Горка. — И не буду, хоть озолотите. Раз попробовал — голова набок, ноги разъезжаются, сам качаюсь, как камыш…
Матвей повернулся к Фесе.
— Кто ж это у вас курит? Может быть, замуж вышла без меня, дочка?