Остров

      Мать задумчиво слушала, стоя у  двери  на балкон, откуда, через открытый витраж террасы ветер принес запах начинавшегося дождя.  Лиз видела  ее  сомнения  и начала подробный рассказ о кошмаре той ночи. О внимательном участии и заботе островитян. О братьях-близнецах. Рассказ всколыхнул, казалось, спрятавшуюся куда-то тревогу о себе, о сестре, о подруге и очевидно совсем не успокоил мать.

      - Георг тоже подчеркивает внимание врачей, но его беспокоит то,  что он почти ничего не помнит с момента после нападения пиратов.  У него уже был инфаркт, но тогда все было иначе. Он  помнил  почти  все,  а  теперь память к нему вернулась только за сутки перед нашим прибытием из Афин.  Все остальное, какой-то смутный бред, связанный с госпиталем.

      - Мама,  но он почти здоров!  Георг же погибал  на  наших глазах, и эти медики сделали все,  чтобы его спасти. Они уже во многом помогли и нам.  Их психиатр возился с нами больше недели. Нас всех троих вылечили от гонореи. Но это не самое страшное. В Греции повальный сифилис.  Они приняли меры и  уверяют, что мы  совершенно здоровы,  но сами признают, что с абсолютной уверенностью это можно  будет  утверждать недели через три.     

      Врачи обещают вылечить, если опасения подтвердятся. Хуже другое, у Речел уже просрочены  сроки, и я с Тесс со страхом жду наступления своих.  Мы перед теми событиями приняли обычные в таких случаях меры, но что делать, если окажется, что мы беременны?

      Чем больше рассказывала девушка о бедах, обрушившихся на них, тем большая тревога проступала на лице их матери. Хотя Лиз кольнуло не  прикрытое  пренебрежение  матери  к ее известию о возможном ребенке.

      - Беременны?  Что  же еще?  Делать аборт.  Если бы не эта неприятная операция сестер и братьев у тебя  было  бы  больше. Дело даже не в том,  от кого ребенок.  Дело в том,  что его не должно быть вообще, пока у вас не появятся фамилии мужей. Да и тогда,  ни  черным ни желтым ребенок быть не может.  Вы можете всерьез делать свое дело только при безупречной репутации  там в Англии. Это пошло и противно, но больше людей в свете станут нашими помощниками, если выполнение этой аксиомы  будет  безупречным, - и, отметая страхи Лиз, больше внимания уделила другому. - Ты сказала, что Речел мучили кошмары? Можно подробнее?

      - Больше недели назад...  Собственно за пару ночей до дня вашего приезда и позднее ее несколько ночей подряд мучил  один и тот же сон.   

      Ей снилось,  что она просыпается в своей  постели  в  каком-то подземелье,  освещенном светом факелов, где видела полуразложившийся труп. Труп под ее взглядом оживал, и в окружении козлоногих чудовищ шел к ее постели.  Речел теряла сознание от ужаса, а когда приходила в себя, то оказывалась прикованной к столбу  посреди невероятных размеров пещеры или древнего храма. Рядом на грубом каменном алтаре  обнаженные женщины сходились со странными созданиями – у мужчин были звериные головы. Из них больше всего запомнился один, с головой быка, он выбирал ее для обряда. Тогда к ней подходил тот же мертвец, который начинал ее  защищать от других.  И  уже, когда сознание  от  смрада  разложившейся  плоти и ужаса ее почти оставляло,  лицо мертвеца превращалось в лицо живого Рона. Утром, совершенно измученная, она просыпалась в своей комнате.

      Сон повторялся несколько дней подряд, независимо от того, когда она ложилась и что делала перед сном.  Она пыталась  напиться. Пыталась ложиться раньше или позднее. Включала свет и пыталась не спать, но в результате  все  повторялось каждый раз.

      - Сколько, ты сказала, это продолжалось?

      - Около недели, до и после вашего приезда.

      - Бедная девочка.  Да, слава богу, что такое не со мной..! - мать на мгновение задумалась. – Впрочем, все это слишком похоже на наши «композиции». Надо рассказать Георгу. Спокойной ночи.

     Дверь за ней захлопнулась,  а на Лиз нахлынули воспоминания. Вспомнила Рона и ту роковую ночь на яхте. Вероломство Инго и наполненные слезами глаза  Дика.  Настроение  было  испорчено окончательно.

***

      После обеда ей напомнили еще об одной жертве их забав. Не чистая совесть,  возможная беременность и страх перед  ужасной болезнью настроение  не  исправляли, и на прогулку по парку Лиз не пошла, а  задумавшись, дожидалась  гулявших  в  полумраке гостиной.  Яркий  свет раздражал, и она ограничилась отсветами шкалы радиолы и прихотливой игрой бликов подсветки, в  содержимом  бутылок  и изысканном хрустале открытого бара.  От нечего делать рука бесцельно крутила настройку  мощного  приемника  в поисках модных мелодий. Очередной негритянский ритм неожиданно оборвался и истеричный голос диктора родосской  радиостанции нарушил  ее  хрупкий  покой.  Пошлое подражание манере американских радиокомментаторов злило и не вязалось с  музыкой  греческого языка.  Но рука, потянувшаяся к верньеру, повисла в воздухе,  когда до  сознания Лиз дошло,  что передаваемые новости напрямую касаются ее близких.

      Родосская полиция занималась расследованием убийства, явно ставшего сенсацией дня.  Хотя обнаруженный  пастухами  труп молодого  человека,  был  найден  примерно  через  месяц после убийства, и убийцы почти до нитки обобрали тело,  местные  Пинкертоны довольно  быстро  установили  его  имя.  Канадец после заседания синклита, похоже, так и не проснулся. Следствие гадало о происхождении оружия.  Но это, то для Георга и его помощников секретом не было.  Оставленный как всегда, в качестве одного из  вариантов последующих решений заряженный револьвер,  Джону Пиккерингу выбора не оставил. Точку поставила рука неизвестного бродяги, позарившегося на то не многое, что было у несчастного и разрядившего в  беспомощного  канадца  весь  барабан.

      Сознание, что погиб еще один из ее подопечных отозвалось новой болью и легло дополнительной тяжестью на  измученную  совесть. Этого не должно было произойти.  Место, где оставляли испытуемых, было очень уединенным.  Наблюдатель должен был следить  за канадцем. А психоанализ личности Джона гарантировал невозможность самоубийства... Но «надежный страж» - оказался не надежен, а Пиккеринг мертв...

     Негромкий оклик Ричи заставил ее вздрогнуть. После утренней прогулки он остался внизу, сославшись на дела, и теперь стоял перед ней, теребя в руках форменную фуражку.

     - Лиз.  Меня срочно отзывают.  Через час я буду в море. У меня нет времени разыскивать Тесс. Скажи ей, что я обязательно вернусь. И еще одно. Займи комнату в моем коттедже рядом с нашей. Я хочу,  чтобы дом оставили за нами, а с тобой Тесс будет веселей.

      Если бы не форма моряка, то Лиз могла бы поспорить, что говорит с Диком,  настолько голос и интонации напомнили  ей  его брата.

     - Ты, что-нибудь знаешь о Дике?