Харри посмотрел на старика. На то, как его морщинистое старое лицо покрывается трещинами. Он услышал, как тот смеется. Смех его был похож на звук лодочного мотора.
— Я знал, что ты не такой, как все, Харри. Ты рассказывал мне, что захотел вернуться в Осло, когда узнал о том, что случилось с Олегом. И я навел о тебе справки. И теперь я понимаю, что слухи ничего не преувеличивают.
— Ну что ж, — сказал Харри, не сводя глаз со сложенных рук пастора.
Сам он сидел на самом краешке кровати, спустив обе ноги на пол, как будто собирался вскочить, перенеся вес тела на большие пальцы ног. Он даже чувствовал тонкую нейлоновую веревку, лежащую между его подошвой и полом.
— А как насчет тебя, Рудольф? Слухи о тебе преувеличены?
— Какие именно?
— Ха. Например, что ты создал в Гётеборге героиновую лигу и убил там полицейского.
— Я думал, исповедоваться будешь ты, а не я.
— Просто подумал, что ты захочешь переложить бремя своих грехов на Иисуса, перед тем как умрешь.
Новый приступ лодочномоторного смеха.
— Неплохо, Харри! Неплохо! Да, нам пришлось устранить его. Он был нашим сжигателем, и у меня появилось ощущение, что ему нельзя доверять. А я не мог снова загреметь в тюрьму. Там твою душу поедает затхлость запертого помещения, совсем как плесень пожирает стены. Каждый день отнимает у тебя по кусочку, все человеческое в тебе пожирается, Харри. Такое я пожелаю только своему злейшему врагу. — Он посмотрел на Харри. — Врагу, которого ненавижу больше всего на свете.
— Ты знаешь, почему я вернулся в Осло. А какая причина была у тебя? Мне казалось, шведский рынок не хуже норвежского.
— Такая же причина, как у тебя, Харри.
— Такая же?
Прежде чем ответить, Рудольф Асаев затянулся черной сигаретой.
— Забудь об этом. После того убийства полиция села мне на хвост. А перебравшись в Норвегию, можно оказаться на удивление далеко от Швеции, несмотря на географическую близость.
— И, вернувшись, ты стал таинственным Дубаем. Человеком, которого никто не видел. Человеком, который бродит по ночам по городу. Призраком Квадратуры.
— Я должен был оставаться в тени. Не только из-за бизнеса, но и потому, что имя Рудольф Асаев могло навести полицию на неприятные воспоминания.
— Семидесятые и восьмидесятые, — произнес Харри. — Героинисты мрут, как мухи. Но ты, наверное, поминал их в своих молитвах, пастор?
Старик пожал плечами: