— Что?
— Необходимое.
— Твоим сыном был Густо?
Старик оттянул волосы назад так сильно, что его глаза превратились в щелочки.
— Когда я сел в тюрьму, Густо было шесть месяцев. Мать его утешалась чем могла. Во всяком случае, какое-то короткое время. Она была не в состоянии заботиться о нем.
— Героин?
— Социальная служба забрала у нее Густо и отдала в приемную семью. Они договорились, что меня, осужденного, не существует. Она умерла от передозировки зимой девяносто первого. Ей надо было сделать это раньше.
— Ты сказал, что вернулся в Осло по той же причине, что и я. Из-за сына.
— Я услышал, что он ушел из приемной семьи, сбежал от них. Я все равно хотел уехать из Швеции, а конкуренция в Осло была не слишком жесткой. Я выяснил, где бывает Густо. Сначала изучал его на расстоянии. Он был таким красивым. Таким дьявольски красивым. Весь в мать, конечно. Я мог просто сидеть и смотреть на него. Смотреть и смотреть и думать, что он мой сын, мой родной…
Голос старика дрогнул. Харри бросил взгляд вниз, на нейлоновую веревку, которую ему выдали вместо нового карниза, и прижал ее к полу подошвой ботинка.
— Ты взял его в дело. И испытывал, чтобы понять, сумеет ли он возглавить его.
Старик кивнул:
— Но я никогда ничего ему не рассказывал. Он умер, не зная, что я — его отец.
— А откуда такая срочность?
— Срочность?
— Почему тебе так срочно понадобился преемник? Сначала Густо, потом Сергей.
Старик устало улыбнулся. Согнулся вперед, попав в свет лампы, горевшей над изголовьем кровати.
— Я болен.
— Ммм. Я так и думал. Рак?
— Врачи дали мне год. Это было шесть месяцев назад. Счастливый нож, которым пользовался Сергей, лежал под моим матрацем. Твое ножевое ранение еще болит? Тот нож передал тебе мое страдание, Харри.