В общем, и понятно, ведь Гайсу пришлось попыхтеть. Почему-то, минуя ужин с молодым вином (который, по опыту, должно быть, чтения соответствующих романов, представлялся Гайсу таким же обязательным звеном блудодейственной цепи, как глубокие поцелуи), Рюк и Нимарь сразу перешли в покои, что располагались на втором этаже. В спальню Нимари. И Гайсу пришлось поторопиться с лестницей.
Негодница Байка от уговора не отступила. В щель было видно все.
Вот Рюк поставил лампу на стол и водрузил рядом свой угловатый ящик.
Нимарь — Гайс впервые видел ее такой, заспанной, в длинной оборчатой юбке, с кое-как собранными в пучок волосами, — поставила обочь свою, с надтреснувшим стеклом.
Заглянувшая Байка внесла еще и третью лампу, так что комната теперь была освещена не хуже театральной сцены.
Все это так мало отвечало представлениям Гайса о тайных связях…
Взять хотя бы свет. Зачем делать
«О, наивность! — тут же возвестил в голове Гайса Нерг. — Да ведь наслаждение возрастает прямо пропорционально количеству огнистых бликов на любимом животе!»
Или вот почему Нимарь не приоделась к свиданию? Взяла бы что-нибудь, подчеркивающее фигуру. Какое-нибудь этакое платье, с кружевами, ведь у нее есть, это наверняка.
Но призрак Нерга и тут не смолчал.
«Видишь ли, мой юный друг… Перед нами — опытные любовники, не чета тебе. Их привлекает не поверхность, а глубина. Не кажимость — но суть. Их влечет не внешний блеск, а внутренний, мреющий в мистических глубинах тела отблеск окончательного, сладчайшего фейерверка!»
Меж тем Нимарь, пусть так и не снявшая зачем-то своей черной куртки, пусть даже принадлежащая сутулому журавлю Рюку, показалась Гайсу непереносимо желанной!
Он почувствовал, как сноровистый теплый спрут завозился внизу его живота, разогревая своими валкими ерзаньями основание чресл. И, Хуммер дери, скрутить голову этому головоногому не представлялось возможным. Хоть начинай считать возки, для успокоения, как будто перед сном. «Первый возок — с соломой… Второй возок — с дровами… Третий…»
В аккурат на шестом возке, с деликатесными улитками, топырящими нелепые свои рога, Рюк придвинул все три лампы к краю стола и распахнул ящик-«гроб».
Из раствора его бархатистой пасти выдвинулась полочка с мелкоскопическими инструментами — они протягивали к хозяину свои проволочной тонкости хоботки, как только что улитки к Гайсу — свои рога.
Нимарь встала возле механика, спиной к окну (и Гайсу), низко наклонила голову.
Рюк принялся высвобождать застежки на ее черном одеянии. Две, еще две, заминка, еще две…
От мыслей о том, что сейчас из-под шерстистого покрова покажутся груди госпожи Нимари, абрикосовым абрисом которых он любовался уже не первый месяц, Гайсу стало жарко. Он отер со лба пот.
Однако Нимарь не сняла полностью своего черного шерстяного одеяния, даже груди не обнажила. Она лишь стянула рукав и высвободила левую руку по самое плечо.
Руку? Как бы не так, милостивые гиазиры.