Я просто не хотел оставаться один, Красавчик. Я не мог вынести этого удара. Жить, когда тебя бросили. Есть, пить, ходить на службу – и знать, знать, знать, что твою любовь растоптали. И тот, кто растоптал, тоже живет себе в удовольствие. Потягивается, просыпаясь. Улыбается. Позволяет кому-то ерошить волосы.
Все, что я говорил тебе о любви, тоже ложь. Мне мало было любить. Я хотел властвовать. Владеть тобой безраздельно. Я мечтал поселить тебя в гулком безлюдном замке, ключ от которого лежал бы у меня в кармане. Но и тогда я бы мучился подозрениями – не изменяешь ли ты мне мысленно, не проносятся ли у тебя в голове видения, в которых меня нет.
Ревность, пушистик. Ревность, а не любовь. Я ненавидел тебя и мир за то, что вы – вместе, неразделимы. И эта ненависть убила тебя. Потому что любовь – она не должна уметь убивать.
Я ненавидел тебя, Красавчик. И вот он, финал, который воплотил все мои страхи. Ты покинул мой замок. И тебя больше нет.
А я остался один. И теперь, став убийцей, я вдруг отчетливо и резко понимаю, как мучительно режет мне руки ремень. Каким ледяным дыханием веет от пола. Как ноет от побоев правый бок – уж не сломано ли ребро. Я понимаю вдруг, как не хочется мне вслед за тобой, пушистик.
Жить! Несмотря ни на что. Я теперь свободен от ненависти, разъедавшей душу. И от любви, которую придумал. Теперь только и следует жить. Радоваться самому факту своего существования. Радоваться свободе, разрешающей все.
Могучая радость – оттого, что я жив, – захлестнула меня. И сразу же была раздавлена волной ужаса: я выдал Котенку эту чертову высшую тайну. Я выболтал ему все.
Я выболтал ему все в минуту, когда правдой была истеричная убежденность в том, что я не переживу потери. В том, что за убийство я должен сам себя наказать. Что мосты сожжены.
Это ты мстишь мне, Красавчик, за выстрел, тянешь в промозглый, влажный холод смерти. Ты умер, глупый, самолюбивый, эгоистичный, избалованный Красавчик, а ненависть не умерла. И я хочу, хочу, до скрежета зубовного, до глухого стона, вырывающегося из забитого тряпкой рта, хочу ненавидеть! Я убил бы тебя еще раз, убивал бы снова и снова.
Котенок подбросил дров в костер и отправился открывать дверь. Что у нас за гости? Вот это да. Майор собственной персоной.
«Ну, здравствуй, сынок, – ласково сказал Майор. – Опусти автомат, я пришел без оружия, как ты велел».
Он обошел вокруг костра и присел возле меня на корточки: «А Доктору-то крепко досталось. Это ты его так разукрасил?».
Идиот долговязый. Нет, это Лох всемилостивейший и милосердный меня ногами по морде пинал.
«Отойдите от него подальше. Отойдите и слушайте. Мне нужна точная карта острова, залива и окрестностей – это раз. Нужны мои личные документы и деньги – это два. И мне нужен беспрепятственный доступ к подводной капсуле – это три. Капсула должна быть как положено подготовлена к рейсу. Взамен получите своего Доктора вместе с вашей высшей тайной».
«С высшей тайной? Этот предатель рассказал тебе о высшей тайне?»
Майор даже не взглянул на меня.
«Рассказал. Много о чем рассказал».
Стало слышно, как потрескивают дрова. Майор протянул к огню руки: «Ну что ж, понятно. А почему ты вызвал меня, а не Полковника, сынок?».
«Потому что они вместе – Полковник и Доктор – подстроили мой побег. Подтолкнули меня».
Чего еще было ждать от этого слюнтяя, страдальца по материной юбке? Он все выложил Майору. Никаких проблем. Все, что я ему разболтал. Привалило Майору счастье. Как же он разулыбался. Точь-в-точь, как та богатая уродина, которой я вкатил смертельную дозу. Вот что значит увидеть в беспросветной тьме сияющие новые горизонты!